Смех Карины Порше, такой же искренний, как реклама безалкогольного пива, доносился из – за ширмы. Его не мог заглушить даже нарастающий шум двигателей. Артур надеялся, что в попытке использовать внезапно рухнувшую удачу, кожа на лице Карины Порше не даст трещин.

Наталья сцепила руки между собой. Они дрожали.

– Все будет хорошо.

– Я и не сомневаюсь, – она одарила его улыбкой, но было в ней что – то напряженное, вымученное.

Многотонная машина набрала скорость и оторвалась от земли.

***

Юрген установил скорость и высоту на панели автопилота, в очередной раз проверил системы жизнеобеспечения и сигнальную аппаратуру. Все работало в штатном режиме.

Из – за циклона, окружившего Москву и окрестности, пришлось корректировать курс. По расчётам это добавит к задержке еще пятнадцать минут. Придется увеличить скорость, чтобы нагнать время, а это существенно ударит по бакам топлива.

Решение Миронова дождаться депутата сильно разозлило Юргена. Пресмыкание боссов авиакомпании перед начальством вполне объяснимо – политика и лояльность для них хлеб насущный. Но пилоты, прежде всего, должны думать о пассажирах. Нет нужды колебаться, все записано в правилах. Их всего лишь нужно соблюдать, а не прогибаться под давлением московских олухов. Никаких санкций за отказ пилоту не последовали бы и Миронов это знает. Хорошие отношения с начальником для него дороже репутации коллег. Чертов слабак.

Скорость росла равномерно. Высота уже три пятьсот.

Миронов связался с Верой и попросил кофе.

В отличие от него Юрген не попрошайничал кофе у бортпроводников. Ему не хотелось лишний раз разговаривать с этими неприятными людьми. Их глупая болтовня, их плоские шутки, тупые рассуждения – от всего этого его кипятило изнутри.

Чтобы не уснуть он переводил в уме растущую высоту из футов в метры. Задранный нос самолета смотрел в небесную черноту, юркие струйки дождевой воды возникали ниоткуда и разбегались по кругу от центра лобового стекла, как стайки червяков.

В памяти возникли события вчерашнего вечера. Юрген пытался отвлечься, изучал показания приборов, но воспоминания вновь возвращали его на детскую площадку. В парке она особенно хороша – современные горки и песочницы чередуются со старыми советскими турничками, отреставрированными кое – как и выкрашенными в желто – зеленый. Детишки смеялись и резвились: три мальчика и девочка вращались на карусельке; еще четверо катались с пластиковой горки, подняв ручки; четырехлетний мальчик сорвался с турника и разбил нос. Плакал он громко и навзрыд пока мать, наконец, не отвлеклась от смартфона.

В воздухе витал запах клубничного мороженного. Под детскими ножками паутинки сахарной ваты смешивались с грязью в липкие, облепленные муравьями, комочки.

Юргену нравилось здесь бывать. Он никогда не стоял на месте, прогуливался вокруг или проходил насквозь будто бы случайно. А еще он никогда не смотрел родителям в глаза и не ходил в один и тот же парк чаще раза в месяц. Он боялся. И не только того, что его поймают, он боялся себя, того, что рано или поздно не выдержит и решиться.

Однажды он едва не переступил грань. Мальчик отбился от детской площадки и внимания родителей, оказавшись у него на пути. Только Юрген, он, и никого вокруг. Мальчик совершенно не боялся и от этого у Юргена бешено заколотилось сердце. Напряжение между ног достигло невыносимого предела. Юрген спросил мальчика, где его мама и тот дружелюбно указал направление. Тогда он предложил мальчику проводить его и взял за руку. Его маленькая ручка утонула в ладони Юргена. Она была мягкая и покрыта мокрым прилипшим песком. Тропинка вела в восточную часть парка к разрушенному советскому кинотеатру. Когда они достигли развилки, от волнения Юрген слишком сильно сжал его ладошку. Мальчик начал вырываться, Юрген не мог сообразить, что делать, но руку не отпускал. Мальчик закричал и Юрген со страху обоссался. Мальчик убежал. Юрген сидел на коленях и рыдал. Он ненавидел себя и хотел умереть, умолял, чтобы отец мальчика забил его до смерти, потому что в следующий раз он непременно сделает еще шаг вперед и пути назад уже не будет.