Ведущий оживляется, поворачиваясь к большой светодиодной панели за своей спиной.

«Как раз по этому поводу мы провели опрос… На экране. 57% опрошенных оценили появление феномена положительно. 37% выразили настороженность, признавшись, что он их пугает. Остальные пока не определились в своём мнении. Что бы вы могли сказать сомневающимся?»

«Я бы рекомендовал доверять только официальным СМИ. Сейчас слишком много слухов, домыслов и намеренно вбрасываемых фейков».

«Онлайн-трансляции Холдинга к ним относятся? Мы можем считать их достоверным источником? Потому что мы обращались к ним за комментарием, и они отрицают свою связь с феноменом или Министерством обороны».

«Думаю, это просто высококачественная документалистика. Пока они дают объективный материал, видео с привязкой к местности без каких либо подтасовок и передёргиваний – их можно воспринимать, как источник».

«И этот источник пугает! У нас есть большое количество озабоченных правозащитников…»

«Озабоченных всегда и везде хватало, – снова перебивает гость. – Всем, кто волнуется, советую прислушаться к последнему обращению Патриарха. Он назвал это технологией, благословлённой Господом. Если этот авторитет не достаточен, то я уж не знаю…»

* * *

Они все боятся меня. И чужие, и свои. В основном, конечно, чужие. Но и свои тоже. С момента, когда увидят, как я воюю. Но до этого они спокойны. Всё устроено несложно. Чаще всего меня вводят в состав подразделения в рамках пополнения или в ходе ротации. Когда лежишь в наспех оборудованной казарме, или ешь вместе со всеми в столовой, или трясёшься в кузове «Урала», не трудно незаметно сойти за молчуна или контуженого. Желающие поболтать легко находят себе собеседников и без меня. Ровные ряды одинаково скрюченных фигур в единообразных зелёных касках. Глядя со стороны, можно решить, что различий нет. Но я из другого теста… Главное – дождаться прибытия на фронт. Скоро. Уже скоро…

За быстро приближающимся гулом следует удар. Тяжёлая машина вздрагивает, заваливается на бок. Кабину разворачивает взрывом. Примерно треть ребят в кузове убивает на месте. Те, кто уцелел, пытаются вытянуть раненых. Меня тоже посекло осколками, кто-то хватает меня. Я машу рукой, отпихиваю – «Сам справлюсь» – выдергиваю железку, застрявшую в ноге. Деление уже запустилось. Клетки начинают латать прореху в теле. Я выбираюсь из накренившегося кузова. Замечаю на обочине зеленоглазого парня, который часов 16 назад уплетал перловку с тушёнкой и просил меня передать соль. Теперь он валяется на земле с выпущенными кишками. Кто-то достал его вместе с ранеными, но тут уже ничего не сделаешь… Я смотрю на него с сожалением. Ризома во мне тоже сожалеет, но по-своему – пропадёт столько бесхозного белка. Но я останавливаю её – «Своих мы не едим» – хотя понимаю, что это совершенно глупая условность. Одна из многих условностей, за которые я держусь в попытке остаться человеком.

Метрах в двадцати ложится снаряд. Сослуживцы отходят под прикрытие деревьев, принимаются окапываться. Первый прилёт был пристрелочным. Сейчас представление продолжится. Я смотрю на запад, откуда уже доносятся хлопки отлётов, и иду туда прямиком через поле. Один. Сзади орут, но не останавливают. Вероятно, решают, что я помешался. Ну, и хорошо – размышляю я. Не будут крутиться под ногами. Часа через полтора я дойду до противника, и с батареей из «трёх топоров» будет всё кончено. К этому времени к нашим, дай бог, подоспеет и эвакуационный транспорт. Какой бог? Я невольно улыбаюсь. Я же здесь один.

* * *

«Мне не нравится концепция бога, пребывающего где-то там. Бога во вне…– разглагольствует Валерий Семёнович. – Как можно влиять на что-то, тем более творить, обходясь без постоянного контакта с предметом творчества. Это роль зрителя, пассивного наблюдателя, в лучшем случае исследователя, но не творца. Нет. Настоящий бог может находиться только внутри».