Поднявшись на крыльцо, Фенимор с удовлетворением отметил признаки близкого человеческого присутствия: приставленную к стене деревянную лестницу, забытую у входа метлу и висевший на крюке багор.

Глава двенадцатая

Вдова профессора Невского

Следуя за Мариной, Фенимор спустился из притвора на единственный жилой уровень и попал в бывший монастырский подвал. В спёртом воздухе тонувшего в темноте подземелья пахло лампадным маслом. По толстым каменным стенам метались тени от коптящих в стенных нишах лампад.

– Нет электричества, нет и вентиляции, – отметил про себя Фенимор, старавшийся не отставать от звеневшей перед ним цепью девочки. – Не понимаю, как здешние жители переносят всплески? А что они будут делать, если в атмосфере уменьшится кислород? Фантазируя дальше на эту тему, Виктор представлял себе хрипящих от удушья колонистов и вопли потерявшихся в темноте детей.

Мрачный коридор наконец-то закончился, и Одиночка попал в предназначенный для приёма пищи зал. Обеденное время подошло к концу, а ужин ещё не начался, и колонисты, пережидая трещавший за стенами мороз, коротали праздное время под щедрым светом парафиновых свечей.

В столовой собрались дети и взрослые. Склонив покрытую платком седую голову, какая-то женщина штопала протёртое до дыр бельё. Сидевшая рядом с ней молодая мать баюкала новорожденную малышку. Уединившиеся в углу мужчины резались в домино.

Внимание Фенимора привлекла нарядная роспись зала. На противоположной от входа стене позолотой поблёскивала старинная фреска. Проступившая сквозь облупившуюся краску штукатурка не могла затмить светлые лики архангелов Михаила и Гавриила, всегда готовых прийти на помощь людям. Один из человеческих заступников держал в руке меч, другой лилейный цветок.

Внезапно чувство тоскливого одиночества окутало Виктора. Он оглянулся и понял, что его проводницы рядом с ним нет. Фенимор остался с колонистами один на один. Селяне занимались своими делами, но поглядывали на чужака с подозрением и опаской.

– Почему они держатся настороже? – всматриваясь в хмурые и неподвижные крестьянские лица, соображал Одиночка.

В поведении местных жителей Виктор заметил фальшь, но не мог сообразить, что было не так. Чужака не гнали на мороз, не отказывали в приюте, но сочувствия или душевного тепла Одиночка не чувствовал. Сонная одурь текла по залу.

Не зная, что предпринять, Виктор присел на лавку и попытался угадать, куда шмыгнула непоседливая девчонка. Внезапно за стеной послышался знакомый, звенящий голосок. Скрытая занавесью дверь распахнулась, и из кухни потянуло свежим, только что вынутым из печи хлебом. Виктор уже несколько лет мечтал попробовать настоящий, пшеничный каравай. Ему мучительно хотелось вновь ощутить пленительный вкус печёного теста.

Из подсобного помещения выплыла миловидная женщина, повязанная цветастым платком, и поставила перед Фенимором миску грибного супа и накрытое полотенцем блюдо с горячим хлебом. Энергично работая ложкой, Виктор признал, что, несмотря на непонятную заторможенность, здешние жители не чураются добрых традиций и, прежде чем допросить незваного гостя, стараются его накормить.

Пироги и грибная похлебка вызвали сытость, которая тёплыми волнами разлилась по телу. Увидев, что Фенимор расправился с супом и отодвинул пустую миску, повариха подошла, чтобы забрать посуду.

– Мамаша, сколько я должен за прекрасный обед? – по обычаю «Первой» колонии вежливо спросил Одиночка.

– Сирого накорми и обогрей, так завещал Господь! – смутившись, пробормотала женщина.

Фенимор попытался её расспросить о местных обычаях, но повариха на все вопросы отвечала заученной фразой.