В конце концов Георг начинает меня раздражать, и я прошу его молча полюбоваться пейзажем. Он замолкает – чуть испуганно, как мне кажется.

К полудню прибываем на место; на въезде в городок нас десять раз проверяют. Как и следовало ожидать, меня отлично знают и здесь. У постового, проверяющего мои документы, прямо-таки глаза на лоб лезут; я понимаю, что весть разлетится по курорту в считанные часы. И Георг это тоже понимает. Он доволен.

Я вхожу в мой гостиничный номер, как в музей: здесь лепные потолки и светильники из цветного стекла, канделябры и сувенирное оружие на стенах – все, как мне мечталось. Я долго плещусь в ванной, огромной, как бассейн; я забываю о постовом, я совершенно счастлив, но все-таки не могу отделаться от мысли: а сколько все это великолепие сто́ит?

После обеда (я обедаю один, заказ привозит на тележке милая улыбчивая девчушка) приходят сценаристы. Их трое; выясняется, что способ первого моего умерщвления так до сих пор и не выбран. Первый сценарист настаивает на утоплении; второй считает, что ничего не может быть лучше, чем вовремя брошенный в ванну включенный фен. Третий самым выгодным способом полагает банальный яд. Сходятся только в одном: первой испытуемой должна быть женщина, с которой я прямо-таки обязан флиртовать.

Я охлаждаю их пыл. Никакого флирта, говорю я, в первоначальных условиях не было. Я согласен искупаться и, может быть, немножко покататься на водных лыжах; их дело, как мастеров конфликта, создать вокруг меня сюжетное напряжение.

Они пытаются спорить. Я выразительно гляжу на Георга, и Георг их уводит.

Я провожу упоительный вечер в одиночестве – на балконе, глядя на море, с бокалом хорошего вина под рукой; уже перед сном оказывается, что милая девчушка-горничная подкинула мне в постель скорпиона. Я так огорчаюсь, что даже не говорю ей наутро, что нашел его.

Пусть думает, что смертоносное насекомое таинственным образом само убежало.

Лидия – дочь миллионера. Она лежит на золотом песке и слушает мою историю.

Ей восемнадцать; разумеется, она падка на все блестящее. Обожает экзотику; она сама подошла ко мне на пляже. В ее глазах я – самая экзотичная экзотика из всех, что только можно себе представить.

– Почему вы избегаете общества? – спросила она тогда, в самую первую нашу встречу. – Почему вы не отдыхаете на таком милом пляже, а ходите на камни, где никого нет?

Я ответил ей совершенно честно: я опасаюсь, что при очередном на меня покушении под пули могут попасть совершенно невинные люди.

Ее зрачки расширились. С этого момента мы стали друзьями.

– Здесь надежная охрана, – говорит Лидия всякий раз, когда я напоминаю, как опасно находиться со мной рядом. – Никаких головорезов. Все совершенно спокойно.

Я мог бы рассказать ей о скорпионе в наволочке. Или о том, как ко мне в спальню влез через окно (двенадцатый этаж!) здоровенный парняга-лифтер. Или о том, что от кофе сегодня утром пришлось отказаться, потому что туда набросали всякой гадости…

Но я молчу. Иначе она вовсе от меня не отлипнет. Опасность зовет ее, как верховья реки – лосося на нересте; она лежит на золотом песке, и ее кожа кажется золотой. Ей восемнадцать.

– А сколько вам лет? – спрашивает она.

Я думаю, следует ли врать ей. Говорить правду не хочется, поэтому я отвечаю витиевато:

– Не так много, чтобы умереть. Не так мало, чтобы быть наивным.

Она смеется:

– Вам должно быть уже под шестьдесят, ведь тридцать лет назад вы уже были судьей… Вам неприятно рассказывать? Что, если я попрошу?

Я пожимаю плечами. Смотрю на свои руки; теплый песок течет между пальцами.