Фермору «дружески» советуют «вместе с господами генералами прилежно исследовать, в чем состоят наши неисправности и какими учреждениями и приемами неприятельской армии надобно воспользоваться без потери времени, а если чего сами собой никак сделать не можете, о том немедленно и серьезно представьте».

Но Фермор не мог ничего «серьезного» представить в Петербург. Он был учеником Миниха и во всем следовал давно устаревшей тактике своего учителя. Он был усердный служака, исполнитель чужих приказов. Он не мог быть новатором и перенять все лучшее у неприятеля и бить его его же оружием.

В этом сражении Румянцев не участвовал, выполняя особое поручение главнокомандующего. Почему?

Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся на несколько месяцев назад.

Весь 1758 год Петр Александрович Румянцев провел в действующей армии, выполняя сложные поручения главнокомандующего Фермора.

Пехотную бригаду, с которой Румянцев отличился в Гросс-Егерсдорфском сражении, пришлось сдать. Под его команду определили «особливый отделенный корпус», которому предстояло действовать самостоятельно. И первым делом Румянцев тщательно проверил людской и конный состав корпуса и нашел состояние его неудовлетворительным… Сколько уж раз за последние годы ему приходилось принимать под свою команду новые для него полки, и каждый раз тщательная проверка давала плачевные результаты: лошади измождены, а многие солдаты оказываются без мундиров, некоторые даже крепких штанов не имели… И это в зимнее время перед тяжелым походом в Восточную Пруссию. О каком походе против воинственных пруссаков можно вести разговор, если вверенные ему войска никакого движения с пользою делать не могут и нуждаются в помощи? И Румянцев предпринимает героические усилия, чтобы привести корпус в надлежащий вид. Высказывает Фермору свои предложения по укреплению боеспособности корпуса, предлагая убрать из корпуса «лашадей негодных», «офицеров слабых», учредить лазарет под наблюдением одного офицера, а для лечения оставить одного лекаря или подлекаря. Румянцев напоминает главнокомандующему о снабжении, о провианте, о палатках, упряжках, о деньгах на покупку фуража и других надобностей.

Все нужно было предусмотреть. Неисчислимые трудности и препятствия предстояло преодолеть корпусу, которому предложено было начать движение в Восточную Пруссию и взять Тильзит. И главная трудность – это зимнее время, метели, снежное бездорожье, морозы.

Перед началом похода Румянцев вызвал поручика 1-го Гренадерского полка П. Ланового и дал строгие указания об учреждении по пути движения корпуса ночлегов и магазинов, обратив особое внимание на бережное отношение к населению, а владельцам фуража и провианта «давать задатки с объявлением, что при взятье всего немедленно заплата произведена будет…».

И это не случайно. В прошлом, 1757 году Апраксин дал неразумное распоряжение сжигать и разрушать все при отступлении, чтобы неприятелю ничего не доставалось. А Румянцева возмущали те безобразия, жестокости, варварство, которые чинили казаки и калмыки. Это было нарушением всех военных правил. Он сам видел дочиста ограбленные, а то и вовсе сожженные, превращенные в пепел деревни. Множество людей безвинных пострадало при этом… Огонь, дым, своевольство над женщинами – все эти безобразия переполняли гневом и недовольством душу молодого генерала.

В жестокую стужу выступил Румянцев в поход. И немалые трудности пришлось преодолевать его корпусу, некоторые люди обморозились, лошади отощали… «Несносная стужа и малые деревни, да и те в большей обширности, истинно так марш отягощают и во отчаяние приводят», – рапортовал Румянцев Фермору о трудностях похода.