– Сочувствую, – любезно улыбнулся Лунев, продолжая исподволь разглядывать спутницу. Той, очевидно, было не привыкать ко вниманию мужчин, и потому, снова почувствовав себя в безопасности, она только улыбнулась в ответ. – Однако, насколько мне известно, подданных императора Франца-Иосифа велено задерживать, дабы затем обменивать на российских граждан, которых война застала на территории Австро-Венгрии.

– Это так, – вздохнула Лаис, – но мне предначертано жить здесь у границы вечных снегов! Таков мой путь. Он записан в Книгу Судеб, и не мне противиться воле создателя воли.

«О Господи! Мистика, – отворачиваясь, скривился Платон Аристархович. – Салонные штучки. Что ж за дурное поветрие!» Как серьезный практик, он не признавал манеры объяснять непонятное еще более непонятным, городить вокруг досужих выдумок турусы на колесах и приписывать схватке богов и потусторонним силам всякий заурядный прыщ. Но, впрочем, экзальтированность натуры вполне соответствовала внешнему облику новой знакомой.

– Конечно, конечно, – чуть заметно усмехнулся Лунев. – Но все же полагаю, в глазах генерала Джунковского[1] запись в Книге Судеб – недостаточное основание для нарушения высочайших предписаний.

– Ну вот, и вы туда же, – надула губки прелестница. – Послушать вас, так каждый иностранец – непременно шпион!

– Я такого не утверждал, – покачал головой Лунев.

«А впрямь, что, если она шпионка? И вся эта сцена с криками и пьяным рукосуйством устроена специально для того, чтобы установить контакт со мной? С государем мы, конечно, разговаривали тет-а-тет, но если заговор действительно существует и столь разветвлен, как подозревается, наверняка изменники позаботились о том, чтобы окружить императора своими осведомителями. Офицер контрразведки, произведенный во флигель-адъютанты и оставленный при особе императора для неясных „особых поручений“, наверняка должен был привлечь внимание заговорщиков. В таком случае это, как говорится, „сладкая ловушка“. Но если это и впрямь так, то ниточка от госпожи Лаис тянется к неведомым пока мятежникам, а значит, не след прекращать столь ценное знакомство».

– Ну что вы, сударыня, у меня и в мыслях не было представлять вас шпионкой! – Лунев вслушался в звучание собственного голоса. Выходило довольно складно. – Однако же мне хорошо известен девиз шефа корпуса жандармов: «Законность».

– У меня есть весьма влиятельные друзья, – кокетливо улыбнулась Лаис.

«В этом, пожалуй, можно даже не сомневаться. Но для подсадной утки она слишком откровенна, да и австрийское подданство само по себе настораживает. Вряд ли кому-то могла прийти в голову идея использовать для наживки уроженку вражеской державы. Или могло? Контрразведчик наверняка должен заинтересоваться иностранкой, как ни в чем не бывало едущей почти из царской резиденции. А вот, скажем, этот кронштадтец… Помнится, 199-й пехотный полк рядом с Царским Селом не стоит. Там расквартированы гусары, желтые кирасиры и стрелки императорской фамилии…»

– Что же вы меня ни о чем не расспрашиваете? – с ноткой легкой обиды в голосе произнесла дама. – Это даже как-то невежливо. Или я вам совсем не нравлюсь?

– Ну что вы? – поспешил заверить ее Лунев. – Я лишь пытаюсь быть скромным.

– Скромность для человека в аксельбантах – добродетель неслыханная, – улыбнулась девушка. – Хорошо, я избавлю вас от необходимости расспросов. Я знаю, вас удивляет мой внешний облик. Вы находите его необычайным для здешних широт. – Лунев чуть удивленно поднял брови. Сказанное только что спутницей в точности повторяло его недавние мысли. – Вы напрасно удивляетесь. Мне открыт свет прозрения, недоступный обычному восприятию. Я прочла ваши мысли!