О чем-то подобном начальник контрразведки 2-го Туркестанского корпуса догадывался еще неделю назад, когда, передавая ему запечатанный конверт, новый командующий Кавказской армией, словно оговорившись, назвал его полковником. И все же теперь сердце его стучало, будто сегодня он получал первые в своей жизни погоны.

– А вы, Платон Аристархович, стало быть, нынче только с Кавказа? – после дежурного поздравления то ли спрашивая, то ли утверждая, поинтересовался государь, останавливаясь перед ним.

– Так точно, Ваше Императорское Величество! – молодцевато, как много лет назад в юнкерском строю, отрапортовал Лунев.

– Ну, полноте, полноте кричать, – чуть поморщился Николай II. – Не на плацу ведь. Доблестный генерал Юденич, – без перехода негромко продолжил он, – пишет о вас более чем лестно. Будто бы едва ли не половина заслуги в изгнании башибузуков Энвер-паши из российских пределов принадлежит именно вам.

– Это сильное преувеличение, ваше величество, – запинаясь от волнения, проговорил новопроизведенный полковник.

– Ну, милейший Платон Аристархович, что уж вам-то тушеваться, – с благожелательной улыбкой покачал головой император, – пред врагами Отечества нашего не оробели, а уж здесь и подавно не след! Впрочем, понимаю вашу скромность. Похвальбой врага не бьют! Приглашаю вас, господин полковник, нынче отобедать у меня. Тогда подробнейшим образом мне все и расскажете. Об армии своей, о ее героях я должен знать все достоверно, из первых уст.

Лунев кожей поймал на себе чьи-то завистливые взгляды, обжигающие, точно пролетевшие рядом пули.

– Почту за честь, ваше величество.

После трапезы, простой и обильной, Николай II пригласил заметно осмелевшего полковника Лунева к себе в кабинет и, велев званому гостю запросто усаживаться напротив у застеленного картой бильярдного стола, принялся слушать его рассказ. О геройской обороне Сарыкамыша, о стойкости генерала Юденича, о весьма ловкой операции контрразведки, заставившей Энвер-пашу рассредоточить силы перед самым наступлением… Государь кивал в такт словам, казалось, думая при этом о чем-то совсем ином.

– И что же, этот самый Энвер-паша, мнящий себя Наполеоном Востока, и впрямь желает объединить под своей рукой все земли Османов, Кавказ да к тому же еще Туркестан? – удостаивая повествователя вопросом, вновь заговорил самодержец.

– А также многие другие земли, ваше величество, – не замедлил с ответом Лунев. – Что и говорить, в этих краях и впрямь неспокойно, и если срочно не предпринять решительные меры, более чем возможен серьезный мятеж диких туземцев в наших восточных губерниях. Однако сейчас именно это настроение дало нам возможность играть на непомерных амбициях турецкого полководца и ввести его в заблуждение относительно…

– Да-да, – кивнул Николай II, обрывая рассказ контрразведчика о ловком шпиле, стоившем туркам желанной победы. – Все, что вы говорите, весьма занятно, но, ежели начистоту, я хотел поговорить с вами о другом.

Полковник Лунев сделал каменное лицо, чтобы скрыть досаду. Операция против Энвер-паши была предметом его личной гордости. Но воля государя есть воля государя.

– Прошу вас понять, господин полковник, понять и накрепко запомнить: дело, о котором я теперь стану с вами говорить, щекотливое и в высшей мере конфиденциальное. О сути его не должен знать никто, исключая вас и меня. Вы мне были рекомендованы как человек опытнейший в своем деле, да и сам я помню заслуги ваши в активном противодействии японским шпионам в годы прошлой войны и не столь давней смуты. Потому я целиком полагаюсь на вашу скромность, преданность и честность, и никак не менее на мастерство в своем ремесле, многократно до сего дня выказываемое.