Одновременно и тянет руку, и встает, и садится, и говорит взахлеб, пылая праведным гневом.

– Тише, тише, Наташа. Караваев, это правда?

Мне надо что-то сказать. Что-то простое и очевидное.

Я с ужасом начинаю понимать, что сказать-то нечего! Вернее, на языке вертятся десятки заманчивых ответов, но они не могут принадлежать моему персонажу.

Какой-то сюрреализм.

Какой-то топорно примитивный ход развития сюжета. Два плюс два. Четыре, Караваев? Да, блин! Где-то так. Не больше четырех, но точно не пять. Мне что, всхлипывая от обиды, заверить присутствующих в правдивости свидетельских показаний?

Элементарные частицы материи превращаются в монументальные куски реальности, между которыми нет прохода! Симфонический оркестр пытается исполнить «Чижика-пыжика» и лажает, как пьяный лабух! Сознание взрослого трепещет от сжимающейся клетки требуемой обстоятельствами деградации.

Это похоже на приступ паники. Той, которая уже была у меня вчера дома. В животе опять противно закололо.

– Караваев, ты что молчишь? С тобой все в порядке?

Я понимаю, что, если скажу «да», все кончится.

Я вернусь на свое место и вольюсь в естественную среду полноправным членом. Стану в дружный строй колонны, которая размеренным шагом вела меня благополучно по жизни без малого полвека.

И я почему-то страшно не хочу этого. Не хочу подчиняться этим простым, как бамбук, условиям и обстоятельствам. Сдаваться не хочу. Прогибаться. Мимикрировать не хочу.

Не желаю я деградировать!

В конце концов, Я СЮДА НЕ НАПРАШИВАЛСЯ…

Поворачиваюсь и на глазах у изумленных одноклассников в звенящей тишине выхожу из класса.

Я знаю, где его искать.

Наш «аквариум» для первоклассников размещается на первом этаже левого крыла школы. А «террариум» для остальных – в правом крыле. Этажом выше нас – администрация, классы специализации, пионерия-комсомолия. Первоклашки этого не могут знать.

А вот я знаю.

И еще я знаю, что мой обидчик, пробегая по первому этажу левого крыла к запасной лестнице, мог двигаться только к одной цели – в сторону школьного спортзала, к которому «через первоклашек» короче. Ведь его собственный ареал обитания находится в совершенно другой стороне.

Ну да! Так оно и есть – вот и он.

«Кишку» в спортзал еще не открыли, и весь класс четвероклассников тусуется в маленьком коридорчике с огромными окнами на школьное футбольное поле. «Джинсовый пионер» стоит в небольшой группке соратников и, слегка подпрыгивая от возбуждения, рассказывает им что-то с азартом Петросяна.

Соратники ржут.

Вывинчиваясь на ходу из ранца и перехватывая его в правую руку, я набираю скорость. Слева мелькает выходящий из подсобки физрук в красной форме с надписью «СССР» на груди.

Да и фиг с ним!

«Джинсовый», не прекращая ржать, поворачивает голову на непонятное движение в свою сторону и, указав пальцем на клопа-первоклашку, хочет что-то сказать своим однополчанам.

Я с разбега футболю его правой ногой в центр голени. Как пенальти пробил. А потом, не прекращая движения, по широкой дуге справа воссоединяю свой ранец с левым ухом противника. Как раз в тот момент, когда он начал наклоняться к поврежденной конечности.

Враг обрушивается вниз наискосок взорванным небоскребом. И почти с таким же грохотом. Надо ли говорить, что ранцы у первоклашек тяжелые, в силу их неиспорченной добросовестности в деле переноски пары-тройки толстенных учебников?

Стоящий справа ближайший ко мне долговязый очевидец с ярко-пунцовыми прыщиками на лице говорит: «Э-э!» – и тянется ко мне правой рукой.

Но тут неведомая сила отрывает меня от земли и тащит назад за шиворот, избавляя от бессмысленных объяснений с присутствующими.