И напоет под саксофоны соло:
все прекрасно,
милая Маркиза,
позади хлопками расцветают
пиротехнические огни;
Унеси в ночи,
себя разоблачая,
и не вздумав,
что не напишешь ни строчки,
письмом откапывай
кладезей гроши.
«Шагай…»
Шагай
за судорогами и распадом ума,
в величавый горизонт
суматохи проспекта,
где кто-то сызнова теряет
себя,
ни себе,
ни им
взаправду не нужный.
И в небе взирает Глас, пред-речистый, тому:
скверная утварь застоя,
да покройся кишащей заразой,
жалкий ты скот!
Разве ты не слышишь, что я
в тебе
говорю?
И время рук:
тик-так,
если бы все так;
И где-то да,
и где-то нет,
но за тем забором жизнь —
волна.
Знали бы они сколько в нем…
нерасцветшего счастья,
боли,
дерьма.
И лучится им день
в лице лицом,
пока исчезает тот
в лоне слов,
распыляясь в колыхании их,
шагом за жизнью творящей —
обетом.
«Ты так далеко…»
Ты так далеко
от родных мест,
от детской кроватки.
Ты так далеко
от объятий мамы и папы.
Ты так далеко
от игр
и в Волге купаний.
Ты так далеко
от весны,
от апрельского поцелуя,
а после в июле.
Ты так далеко
от своей могилки,
что все чаще —