– Вот! – с горечью сказал бухгалтер Баранов. – Тот серьезный мужчина тоже дом осматривал. Что искал – не знаю. Все перевернул. Вы тоже обыск делать будете?

Сидорчук не ответил, просто отодвинул в сторону нового хозяина дома и прошел в комнаты. Нельзя сказать, что увиденное сильно поразило его, но неприятный осадок на душе остался. Он еще помнил уют и порядок того гнездышка, которое соорудила здесь красавица Анастасия. Ничего похожего сейчас тут не наблюдалось. Разномастная покалеченная мебель, грязное белье, тараканы, неубранная посуда. Пахло застарелой пылью и испарениями человеческого тела. Отовсюду из-за шкафов и дверей на Сидорчука таращились встревоженные глаза детей Баранова. В дальней комнате на продавленной кушетке лежала бледная худая женщина с повязкой на голове. Она с ненавистью посмотрела на незваного гостя. Уксусный запах резал глаза.

Гремя сапогами, Сидорчук вышел из дома.

Баранов, придерживая кальсоны, семенил за ним, вопросительно заглядывал в лицо и спросил:

– Так как, товарищ, мы можем больше не беспокоиться? Вам показать ордер?

– Значит, ты ничего о прошлых жильцах не ведаешь? – спросил Сидорчук. – А кто может знать?

Баранов сложил руки, словно собирался помолиться, и ответил:

– Честное слово, не знаю! Я весь день на службе. Родни у меня тут нет. Домашние дела донимают. С соседями стараюсь общаться как можно меньше. Сами понимаете, неизвестно, что за люди. В Гражданскую здесь такое, говорят, творилось!.. Вам лучше в исполкоме навести справки.

– Ладно, наведем, – буркнул Сидорчук и вдруг спохватился: – Где бы нам тут переночевать, а? Четверо нас.

– Совершенно ничем не могу помочь, – поспешно сказал Баранов. – Семь детей, извиняюсь. Жена нездорова. В городе в центре гостиница имеется. Номера Кормилицына. Сдает он их, значит, в соответствии с новой экономической политикой. Там и ресторан с музыкой. Цены немалые, конечно, а что делать?

Сидорчук махнул рукой и пошел к своим.

Все в этот день складывалось из рук вон. Сидорчук из последних сил сдерживался, чтобы не выйти из себя. Он уже давно замечал, что с нервами у него форменный непорядок, из кожи лез, чтобы держать себя в руках, но подобные упражнения давались ему все труднее и труднее. Порой Егору хотелось наорать от души, обложить кого-нибудь по матушке, разбить морду, порвать в клочья. Наверное, тогда ему полегчало бы, отпустила бы тяжесть, гнездившаяся в груди, прошла бы пульсирующая головная боль, которая донимала его последнее время даже во сне, пришли бы успокоение, уверенность и рассудительность.

Но психовать должность не позволяла. Командир и большевик не имеет права на истерики. Люди должны видеть, что за ним правота и сила. Потому Сидорчук мог всего лишь холодно отчитать провинившегося, буркнуть сердитое замечание, пригрозить взысканием. Иногда он не имел формального повода даже для этого. Сегодня был как раз такой случай. Все шло не так, и никто ни в чем не был виноват.

Сначала этот бестолковый бухгалтер с многочисленным потомством и без царя в голове, потом дом, в котором он шесть лет назад оставил немалые ценности, принадлежащие республике. Именно Егор Тимофеевич отвечал за них головой. Собственно, кому еще? Никого из тех людей, кажется, не осталось. Постнов пропал, Яков, который, собственно, принимал и сдавал ценный груз, погиб во время кронштадтского мятежа, остальные тоже рассыпались кто куда. Сидорчук даже не знал, как звали тех ребят из отряда. Так что спрос будет с него, и нечего себя обманывать. Просто нужно сделать все, чтобы вернуть ценности. А как?.. На этот вопрос никакой мудрец не даст ответа. А тут еще команда подобралась такая, что без слез не взглянешь.