На всякий случай я остался в городе ещё на неделю, чтобы все жители успели принести мне личную присягу, а также чтобы посмотреть, самоустраняясь от всех дел, как новоиспечённые муж и жена будут делить власть и управлять городом. Небамон и тут показала свой ум, впрямую не став давить на центуриона, а советовалась с ним, при этом влюблённо смотря в глаза. То, что она весьма умелая в постели, оценил в своё время я сам, так что не сильно удивился, что все решения, которые потом озвучивал её муж, были уж слишком схожи с тем, что предлагала сама Небамон. А любила она его на самом деле или так хорошо притворялась, мне было безразлично, главное, чтобы караван шёл в нужную мне сторону.

В городе также было всё спокойно, главы семейств хоть и остались недовольны тем, что над ними поставили женщину, но её муж примирил их немного с этим фактом, и они демонстративно для меня и Небамон общались теперь только с ним, решая городские дела. Мы с женщиной в эти моменты переглядывались и усмехались, понимая, что, несмотря на все их протесты, всё равно будет по-нашему, а ещё точнее, по-моему. Небамон прекрасно понимала, кому она обязана за такое мгновенное устройство жизни. Только недавно она была отвергнутой наложницей, которую могли продать в рабство, а уже через месяц стала женой видного военного, приближённого к царю Египта, и к тому же соправителем большого города. Поэтому моё прощание с ними было весьма кратким, лишние слова обоим оказались не нужны.

Сидя на высоком кресле перед коленопреклонённой парой, я приказал принести мой свадебный подарок, который состоял из трёх сундуков драгоценностей и различных тканей.

– Постарайтесь жить в мире, – сказал я, пока они расширенными глазами смотрели на небольшую гору сокровищ, которую разгрузили слуги перед ними, – и выполнять мои приказы. Мне крайне не хочется возвращаться сюда ещё раз во главе войска.

– Мой царь, – центурион низко склонил голову, – я легионер. Моя служба и верность твоему величеству всегда будет неизменной.

– Я тоже ещё раз клянусь в своей верности душой и сердцем царю Менхеперре, – серьёзно ответила Небамон.

– Что ж, дети мои, – я поднялся с кресла и, подойдя к ним, опустил обе руки на их головы, – пусть с вами будет моё благословение, не потратьте его напрасно.

Небамон непонимающе на меня посмотрела, но центурион сообразил, про что я сказал. Его лицо стало серьёзным, и он меня горячо поблагодарил. Женщина, понимая, что он расскажет ей позже о том, что сейчас произошло, тоже молча поклонилась.

Провожать меня выехала огромная толпа как простого народа, так и фиванских торговых семей. За прошедшую неделю, видя, что центурион с ними спокойно разговаривает и даже помогает в делах, решая текущие проблемы, они, видимо, решили дать ему и себе время, присмотреться к этим новым отношениям, так что на лицах купцов было в основном задумчивое выражение, а не страдальческое, что у них появлялось всякий раз, когда я оказывался рядом.

Прибыв на берег, я встал на поданную мне колесницу, в последний раз махнул стоящей на корабле паре и отправился в лагерь, нужно было идти дальше, дел у меня после усмирения всех финикийских городов меньше не стало.

Не стало большим удивлением для меня, когда, едва узнав о том, что я вернулся в лагерь, к Хопи и Танини тут же бросились иудейские купцы, умоляя их о встрече со мной. Понимая, о чём пойдёт речь, я согласился принять их в своём новом красивом шатре завтра после обеда. Потерю женских рук в своём хозяйстве я ощутил сразу, поскольку Танини ещё было очень далеко как до Бенермерута, так и до Небамон. К тому же он был постоянно занят как написанием документов, что я надиктовывал ему, так и разбором всей поступающей корреспонденции. Общение с внешним миром у меня не прерывалось ни на день. Одни гонцы прибывали, другие убывали, и всё это становилось частью обычной рутины. Так что с занятостью Танини проблема необходимости ещё одних рук в хозяйстве определённо присутствовала.