– Теперь и у меня есть кукла! – восторгалась я, обнимая ее.

– А как ты ее назовешь?

– Ее зовут… Дочка.

– Дочка? – громко засмеялись девочки.

– Да, – невозмутимо ответила я. – И это очень даже красивое имя!

Я не знаю, почему я так ее назвала, но, сколько бы меня ни просили поменять имя куклы, я наотрез отказывалась и говорила:

– Нет! Ее зовут Дочка!

Я испытывала необычные материнские чувства по отношению к своей кукле, читала ей детские стихи и ухаживала, носила ее с собой, куда бы ни шла, и в обнимку с ней ложилась спать.

Зимой мы оставались у себя дома, но при наступлении весны раскидывали черную палатку на вершине холма и жили в ней. Я очень любила это время, так как в палатке я не ощущала себя в четырех стенах и думала, что все поле – это наш дом. Мне доставляло огромное удовольствие прогуливаться по степям и лугам и играть там с детьми. Два месяца проживая в палатке недалеко от нашего дома, нам было легче заботиться о нашем скоте, потому что так мы находились ближе к стаду. Бывало и такое, что в это время количество наших овец достигало пятидесяти голов.

Прежде чем установить палатку, мы выравнивали землю, убирали все ненужные камни, выкапывали вокруг нее яму, в которую затем собиралась вода во время дождя. Таким образом мы оберегали нашу палатку от затопления. Углы палатки мы прибивали кольями к земле и завязывали прочными веревками, затем, установив несколько труб в качестве опоры, дружно поднимали палатку под совместные выкрики салаватов. Мне нравилось смотреть на эту палатку и думать, что она живая.

Оградив наше убежище, мы приступали к перенесению всех домашних вещей и принадлежностей. В течение дня наши постели оставались сложенными большими стопками, а по вечерам мама аккуратно и заботливо их раскрывала. Было и несколько свертков с новым и ярким постельным бельем, которые нам, конечно, запрещено было открывать, так как они предназначались для гостей. Наша постель была не так красива и поэтому вызывала большое желание поспать на новом.

Порой дети наших родственников приходили ночевать к нам в палатку, но нам тогда было совсем не до сна. Мы любили залезать под одеяло и дурачиться, а мама постоянно делала нам замечания:

– Спите, девочки. Что вы там так долго обсуждаете? Прекратите.

Но мы ничего не могли поделать с собой и продолжали веселиться и смеяться. Даже неожиданно увиденный таракан становился причиной безудержного смеха.

– Вы о чем там говорите? О замужестве, что ли?!

После этого маминого вопроса нам становилось стыдно, и мы старались молчать.

В нашей палатке мы всегда хранили в бурдюке из обработанной овечьей шкуры чистую горную воду, которая в нем постоянно оставалась прохладной. Мне очень нравилось пить эту вкуснейшую воду, а мама просила не прикасаться к бурдюку губами.

– Фарангис, возьми обязательно стакан и пей из него, а не то заболеешь, – говорила она.

Порой я сама вела овец на пастбище, а пока они паслись, собирала цветы на лугу. Мы доили молоко и делали из него масло и сыр, и в этом деле, несмотря на свой юный возраст, я была лучшей. Видя мою ловкость и умелость, мама даже доверяла мне приготовление кислого молока.

Я также очень любила печь хлеб. Пока мама возилась с тестом, мы занимались сбором хвороста и разжиганием костра. А затем под надзором мамы раскатывали тесто и готовили на железном противне над костром неповторимо ароматные лепешки, которые были нашей самой любимой едой, а от их запаха я получала особое удовольствие. Первую лепешку мы тут же забирали с противня, еще горячую разрезали и с огромным удовольствием и наслаждением смаковали.