Фарамунд дико посмотрел по сторонам:

– Стрелять? Что такое стрелять?

Тревор хотел рассказать про удивительный выстрел, но посмотрел в расширенные глаза, вздохнул, махнул рукой и отвернулся. Этому надо начинать рассказывать с сотворения мира.

Остаток ночи коротали у костров. С разбойников взять нечего, но двое все же сумели сменить растоптанные сапоги на чуть поновее. Кроме того, в отряде прибавились два меча, четыре кинжала, два крепких дротика с настоящими стальными наконечниками.

Подбрасывая в костер веточки, негромко переговаривались о раненом, его удивительном выстреле, после которого едва не умер. Тревор слушал, хмыкал. По опыту знал: эта история еще обрастет чудесными подробностями.

Утром продолжили путь. Раненый был слаб, но уже сознание не терял. Раны на нем заживали удивительно быстро. Лютеция всматривалась с жадным любопытством, втайне стараясь найти в нем следы благородного происхождения. Клотильда теперь таскала ему еду на привалах, даже в дороге ухитрялась подкармливать кусочками вяленого мяса.

Он ел много и с жадностью. Лютеция с удивлением и даже тревогой замечала, как быстро нарастает здоровое мясо, как сухие руки обрастают мышцами.

– Но что-то помнишь? – допытывалась она.

В его темных глазах она видела только багровое пламя костра. Мощные челюсти перемалывали кости вместе с мясом, глаза неотрывно смотрели в пляшущее пламя.

– Ничего, – ответил он тупо. – Ничего!

Тревор на могучее сложение незнакомца поглядывал с одобрительным любопытством, хотя не мог определить, чем же тот занимался: пахотой земли или же держал в руке оружие. Даже на отменного стрелка не похож. Тревор повидал их за свою долгую жизнь, мог выделить из толпы стрелка безошибочно, как бы тот ни маскировался под мечника или хлебопашца.

– Но стрелять ты умеешь, – пробасил он довольно. – Это для мужчины немало… Хотя многие считают, что лук – оружие простолюдинов, но я старый воин! Для меня важнее – умеешь ли наносить урон врагу. А все это происхождение от древних героев, кровь древних правителей…

Фарамунд сказал глухо:

– Если бы я мог вспомнить, кто я! Кто были те люди, среди трупов которых вы меня нашли?

– Разбойники, – сказал Тревор уверенно.

– Значит, я тоже разбойник?

– Скорее всего, – согласился Тревор с полнейшим равнодушием. – Но тогда кто вас побил? Все восьмеро не особенно различались ни по одежде, ни по тряпкам. Две шайки разбойников подрались?..

Лютеция сказала негодующе:

– Разбойники – трусы! Они не станут драться друг с другом. Да еще до убийства. Они нападают только на беззащитных. Или когда уверены в успехе целиком и полностью.

Тревор мотнул головой в ее сторону:

– Лютеция родилась и жила в семье воинов. Она знает цену воинской доблести. Но и трусости – тоже знает!..

Лютеция при этих словах вздрогнула. Ее чистые глаза поднялись к небу. Взгляд вместо звезд отыскал низкие черные тучи. Плечи зябко передернулись.

– Дядя, – сказала она просяще, – а что, если выехать… на рассвете? Не дожидаясь восхода солнца?

– Тут такие туманы, – отозвался Тревор. – Вытянутой руки не видишь. Кони вслепую ноги переломают.

– Но и Савигорд не тронется в тумане, – ответила она тихо.

Голос ее звучал совсем жалобно и умоляюще. Редьярд шевельнулся, все посмотрели в его сторону. Он ответил сильным мужественным голосом:

– Если он догонит, я сам разрублю его до пояса!

– Если ты его найдешь, – ответил Тревор.

– Он не откажется от поединка!

– Почему?

– Я назову его трусом, – заявил Редьярд. – В присутствии всех его людей!

Тревор покачал головой. Глаза его, как и взгляд Фарамунда, не отрывались от багровых углей. Там вспыхивали искры, перебегали с уголька на уголек, похожие на мародеров, выискивающих добычу.