– Ну-ка дуться перестали, – с наигранной суровостью потребовал врач. – Вам ещё жить да жить.

– Это правда, что вы не можете в моей голове ковыряться?

– Нет, – уже без юмора отозвался Роберт и тоже присел на стул около меня. – А что вам сказал Эпштейн?

– Что мой разум теперь навсегда закрыт для других, но при этом остаётся одержимым хозяином.

– Боюсь, это так…

– Вот же тварь! – обронила устало. – Я умоляла меня оставить, и он оставил, зная, что поработил до конца жизни.

– Милена, мне жаль, что с вами такое произошло, – виновато сокрушался Роберт.

– Да неужели?! – вспылила. – Хотите сказать, никогда подобным не развлекались?

– Не буду врать, – без тени улыбки отозвался врач. – Но не все такие. Мы разные, Милен, так же как и различны люди. И, так же как и у людей, чем больше у нас власти и силы, тем больше это развращает.

– Значит, вы тоже… слабы? – прищурилась, впервые услышав о такой точке зрения на силу тварей.

– Да, мы, как и люди, подвержены слабости к власти, деньгам…

– А лично вы!?

– Я не так силён как некоторые моего вида, – признался с явной неохотой врач. – Балансирую где-то посередине, но рад этому.

– Но, если развлекались фантош, значит, и вы…

– Да, – с нескрываемой болью кивнул Роберт Евгеньевич, – но дело прошлое. Я положил свою жизнь и знания на алтарь врачевания. Для меня это – жизнь! Поэтому, всё остальное больше не существует. С тех пор как понял чего хочу – я стал тем, кто спасает и помогает, а не убивает и порабощает.

– Жаль, что вы не встретились на моём пути раньше, – сожалела, рассматривая свои руки.

– Не говорите так. У каждого из нас есть своё место и предназначение. Моё – лечить, ваше – любить, Демьяна – управлять.

Даже при звучании его имени сердце пропустило удар, а тело пробило мелкой дрожью. Предательская реакция, мерзкая правда.

– Вы тоже знаете, кто меня искалечил? – изумилась очередной истине, как оказалось, очевидной другим и сокрытой до сих пор от меня.

– Да, – кивнул врач и тоже уставился в пол.

– Вспомнила, – осенило меня. – Я вас вспомнила! На улице, – затараторила. – Мне стало плохо, а вы меня на остановку отнесли.

Мужчина поднял на меня извиняющийся взгляд, и новая догадка резанула, словно нож масло:

– Вы следили за мной?

– Простите, но был должен…

– Почему?

– Демьян знал, что вам плохо, а так как я его друг, он попросил за вами приглядывать. Это было совершенно неудобно. Я едва успел, а когда убедился, что с вами всё в норме… физически, быстро ретировался – не хотел светиться сильнее, чем уже.

– Какое ему дело до того, что со мной? – осторожно уточнила, пиля врача пристальным взглядом.

– Это сложно объяснить, – тряхнул головой Роберт. – Да и не мне об этом вам рассказывать.

– А кому? – не поняла юмора. – Демьяна не видела больше года. Да и не знаю, где его искать. Да и не хочу! Боюсь… – уже перешла на позорное бормотание.

– Я искренне сочувствую вашему состоянию, но считаю, вам нужно поговорить с Демьяном. Расставить все точки над i.

– Мы уже всё обсудили! – отрезала испуганно и поспешно, чем следовало, чтобы убедить в своей адекватности в этом вопросе. – Он меня отпустил… – частила, презирая себя за слабость и тщедушность, – хоть так, но больше не суется со своими репликами и влиянием. Я сама по себе, он сам.

– Вы уверены? – с сомнением глядел врач. В этот миг точно осознала, что Роберт Евгеньевич знал меня и мои страхи даже лучше самой меня.

– Более или менее, – призналась нехотя, прикусив губу, изучая одеяло.

– Что случилось? Что толкнуло вас на самоубийство? – врач не прекращал попыток узнать истинную причину моего проступка.

– Твари нашли нас с детьми, – прошептала через не хочу. – Они сказали, чтобы я кое-что передала кукловоду.