– Это моя жена – Валя, – изначально Дима не счел нужным представить ее, и сейчас все получилось не совсем красиво, но этого никто не заметил, ожидая объяснений.

– Подождите, – она неловко поправила волосы, – надо же зеркала закрыть.

Дима забыл об этом, а остальным, скорее всего, было плевать на предрассудки.

– Тьфу, черт, – Олег снова взялся за гроб, – я думал, правда, чего случилось!.. Какие ж мы суеверные!.. – он засмеялся, но никто его не поддержал. Наоборот, Игорь взял со стула тряпку, которую Дима не успел убрать, и подал хозяину, а Валя исчезла так же неожиданно, как и появилась.

Условности были соблюдены, и через несколько минут гроб стоял в лучах полуденного, но уже не жаркого солнца. Зелено-коричневые ветки, прощаясь с хозяйкой, последний раз склонились над бабкиным лицом. Дима взглянул на дом и увидел в кухонном окне Валю. Прижавшись к стеклу, она плакала. Видимо, подумали они об одном и том же…

Большая зеленая муха попыталась сесть на бабкино лицо, но кто-то из грузчиков согнал ее. Муха покружила, недовольно жужжа, и улетела. Повисла неловкая пауза. Два Александра отошли, тихонько беседуя о чем-то своем. Игорь вальяжно уселся на Димину любимую скамейку, и закурил, попутно обдирая оставшиеся листочки с ветки жасмина. Олег стоял, внимательно изучая дом, а Дима смотрел в восковое бабкино лицо и думал: …Вот и все, бабушка, и не будет больше у тебя самого дорогого – того, за что ты боролась всю жизнь. И чего ты добилась? Чтоб дом пережил тебя? Так он всех нас переживет…

В это время раздался протяжный автомобильный сигнал; потом открылись ворота, и в них въехал красный пыльный автобус с широкой черной полосой. Водитель не спеша вылез из кабины, открыл специальную заднюю дверь, и только после этого подошел к Диме. Грузчики подняли свою ношу, и гроб плавно покачиваясь, поплыл над землей. Это было очень торжественно, и даже красиво. А в кухонном окне по-прежнему виднелось Валино лицо…

Дима почувствовал, что голова раскалывается. Сейчас ему лучше было б лечь, а вместо этого предстояло ехать на кладбище и потом еще весь вечер пить водку с этими неинтересными ему людьми, снова и снова рассказывая о доме.

Пока гроб вползал во чрево автобуса, из-за заборов робко высовывались любопытные лица соседей. Никто из них не решился подойти, потому что все они не дружили между собой – так сложилось издавна, и причину Дима просто не мог помнить. Он воспринимал это, как факт, зная, что даже здороваться с ними не обязательно, если на тебя не смотрят в упор.

Зев автобуса захлопнулся. Дима прикрыл ворота, и все, заняв места в салоне, тронулись к выезду из города.

На кладбище все прошло гладко и быстро. Наверное, потому что никто не толпился с цветами, не бросался, рыдая, к покойной, не произносил скорбных речей. Гроб просто опустили в яму, забросали землей, и на образовавшийся холмик, водрузили корявый сварной памятник. Примотали проволокой фотографию к оградке – все заняло минут двадцать. …И человек исчез, будто его и не было, – подумал Дима, – а память проходит очень быстро, когда нет объекта для воспоминаний…

Могильщики оббили землю с лопат и направились к следующей могиле, куда как раз подъезжал другой, такой же красный и такой же пыльный автобус. Из него высыпала толпа плачущих и причитающих родственников.

– Прям, конвейер… – заметил Олег, направляясь к водителю, – шеф, обратно подбросишь?

– До города, садитесь.

В салоне открыли окна, и в них сразу ворвался свежий ветер. Никто уже не ощущал, что возвращаются они с кладбища – они просто ехали в город.

Остановился водитель у трамвайного кольца. Пассажиры вылезли, и когда автобус исчез за поворотом, ощущение чьей-то смерти окончательно рассеялось у всех, даже у Димы. Он сам удивился тому, насколько спокойно стало на душе, и выпить ему хотелось не столько за упокой души, сколько просто выпить, как бывает после удачного трудового дня.