Альберто ещё раз оглядел меня, но уже не с таким явным презрением, потом снова перевёл взгляд на тётю Изабеллу. Окрылённая первой удачей, она продолжила с ещё бо́льшим рвением:

– Всё, о чём я прошу, – это взять мальчика на какое-то время, присмотреться к нему, понять, что он из себя представляет. Если вы увидите, что от него не будет толку, его всегда можно вернуть мне.

– Он подходит нам по физическому развитию? – прервала тётю София.

– Софи, не в развитии дело, – вмешался пожилой мужчина. – Если у парня есть талант, физику всегда можно подтянуть. Главное, как он себя в игре будет чувствовать.

– Антонио правильно сказал, – поддакнул Гаспаро. – Физическое развитие ни при чём.

– То есть его можно брать? – на всякий случай уточнила синьора Менотти.

– Возьмём, а там посмотрим, – пожилой мужчина подмигнул мне, и я понял, что моя жизнь с этого момента кардинально изменится. Я готов был порваться на части, чтобы не разочаровать этих милых людей: великолепного Альберто Гаспаро и дедушку Тони – так я про себя назвал пожилого господина. И в эту же секунду, как мне показалось, София Менотти меня возненавидела.

Через неделю тётя Изабелла собрала мои нехитрые пожитки в маленький чемоданчик и снова привела в «Резерв нации». Теперь уже навсегда. Сердце моё тревожно билось в предчувствии, я понимал, что теперь всё будет по-другому, но не осознавал – насколько.

Школа находилась на окраине города, на территории, некогда принадлежащей специализированному интернату, но потом это заведение расформировали, и муниципалитет не знал, куда пристроить огромную территорию с четырьмя корпусами и просторным, но одичавшим садом – и тут так удачно подвернулся Джанлука Менотти. Правда, сначала он открыл здесь тренировочную базу, но детским спортивным школам оказалось неудобно возить сюда учеников. Поэтому через два года идея трансформировалась в спортивный интернат.

Как я уже говорил, по Уставу школы в ней должно было учиться двадцать шесть учеников. Больше принять заведение не могло, потому что комнат для проживания было всего тринадцать. В каждой стояла двухэтажная кровать, квадратный стол, за которым можно было делать уроки вдвоём, два стула и шкаф с двумя абсолютно одинаковыми, зеркально расположенными отделениями. То есть всё в «Резерве» было парным, кроме меня. Я значился двадцать пятым учеником – и это тоже сыграло в моей судьбе непоследнюю роль.

30 августа состоялось открытие «Резерва». Тётя проводила меня до комнаты, помогла распаковать чемодан. Мне было невыносимо думать о том, что она сейчас уйдёт на неделю. Лучше бы она просто довезла меня до ворот школы и оставила там. Но, видимо, тётя чувствовала себя виноватой передо мной, поэтому её попытка обустроить мой одинокий быт была наполнена исключительной женской нежностью. Я держался изо всех сил, чтобы не заплакать, потому что знал: тётя Изабелла боялась моих слёз больше всего на свете. Расстраивать такую хорошую женщину я не хотел.

Разложив вещи по местам, наказав мне чистить зубы и мыть руки, тётя взглянула на часы, ахнула, схватила меня за руку, и мы помчались вниз – на торжественное открытие. Директор школы уже завершала приветственную речь, а двадцать четыре мальчика и их родители внимали этой отважной женщине, задумавшей авантюру, в успех которой никто не верил. К нашему приходу София Менотти как раз закончила и предоставила слово своему мужу.

Джанлука Менотти вышел к микрофону и произнёс незатейливый текст про то, как он рад служить примером для подражания молодому поколению. Но я не слушал его – я смотрел на этого человека во все глаза, и у меня аж дыхание перехватывало. Думаю, с остальными мальчишками было то же самое. Менотти в то время был капитаном столичного клуба. Молодой, сильный, великий – настоящий победитель, настоящий вожак. Ему было двадцать девять лет – возраст для футболиста серьёзный, но как раз такой, чтобы заслуженно стать символом не только клуба, но и национальной сборной.