– Оставьте в кассе задаток и будьте здесь завтра в это же время.

Клиентка вытерла последнюю слезу платочком и скромно прошептала:

– Спасибо.

Когда дверь за ней негромко щелкнула замком, я спросил:

– Домой?

– Нет, – ответил Давид.

Я посмотрел на него глазами обессилившего многостаночника, но прежде чем мне захотелось возмутиться словесно, последовало объяснение:

– Самое время совместить приятное с полезным.

Детали этого интригующего предприятия проявились позже. Мы вышли из офиса, оставив позади окаменевшего взглядом охранника, и пошли вдоль по улице.

Было уже довольно темно, но метров через триста света стало предостаточно. Играла музыка, и куча народу суетилась под вывеской «Приходская благодать отца Федора».

Подобравшись ближе, нам пришлось протискиваться среди чумазых и небритых оборванцев, которые с криками «Хлеба!», «Соли!», «Свободы!» и «Зрелищ!» пытались прорваться внутрь мимо суровых омоновцев. Но каждый раз все заканчивалось одинаково – ударом дубинки по башке или серией ударов по горбу. При виде нас омоновцы повели себя иначе. Они сразу же вежливо расступились, спрятав кулаки за спиной и почти кланяясь на китайский манер, а один даже открыл для нас дверь и учтиво пригласил войти:

– Милости просим.

Давид не отдал ни грамма внимания на этот спектакль, словно видел его многие тысячи раз.

– Пойдем, – сказал он мне, и мы вошли.

Внутри все выглядело намного приличней и куда более культурно. Высокие потолки, с которых свисали гигантские люстры, стены с гигантскими портретами неизвестных мне святых, паркет, украшенный стразами, гости в роскошных нарядах и с бокалами в руках….

При виде их мне стало стыдно за себя, и в тоже время стало понятно, почему бомжей держат подальше. Не успели мы сделать шаг, как в ноги нам бросился мажордом.

– Батюшка Давид Натанович, рады, что вы наконец-то пришли. Отец Федор ждет вас с превеликим покорством и смирением.

Из уст слуги еще долго вылетали льстивые слова преклонения, но главное, что, в конце концов, мы двинулись дальше. Мажордом провел нас мимо гостей, многие из которых одаривали Давида знаками внимания, да и меня заодно с ним. Среди них были как мужчины, так и женщины. Одним он отвечал, других игнорировал.

Я ожидал, что нас заведут в какой-нибудь огромный банкетный зал, где на столах окажутся бесчисленные количества удивительных на вкус угощений. Но вместо этого мы спустились в подвал.

Спертый влажный воздух ударил в ноздри и невольно заставил поморщиться. Во рту сразу же ощутился противный металлический привкус. Хотелось вернуться, но мне следовало идти туда, куда меня вели.

Темные коридоры, по которым мы пробирались, местами освещали одинокие лампочки, свисающие вниз на облезлой проводке.

Местами по углам кто-то копошился. А иногда приходилось ступать особо осторожно, дабы не угодить в притаившуюся в тени лужу.

Итогом наших подпольных странствий стала старая потрескавшаяся деревянная дверь.

– Всего наилучшего, – воодушевленно промямлил мажордом и поспешил убраться прочь.

Как только след его простыл, Давид нажал на черную кнопку звонка. За дверью еле слышно заиграла песенка про капитана. И тотчас дверь отворилась и позвала нас внутрь.

На этот раз нас никто не встречал: ни охранник, ни дворецкий, ни кто-то еще.

Дверь открывалась автоматически. Я понял это, увидев встроенный в нее механизм, что торчал сбоку. Это было вполне целесообразно, так как люди, сидевшие в этом скромном подвальчике за круглым столом, были слишком заняты, чтобы тратить время на кого-то еще.

– Приветствуем вас, Давид Натанович, – сказал при виде нас бородатый мужчина в рясе, бросая на стол даму бубей.