– Минутку, чтобы доставить такой груз им нужна хорошая армада вертолетов, – сказал я. – Откуда она у них?

– Небось, собираются воздушный поезд устроить, челночные полеты, – ухмыльнулся Жан-Жак. – Как раз до полуночи уложатся.

– Тихо, – оборвал Первый. – Всем – добавки. И чаю в термосы. На каждого приходится около тринадцати тонн, это где-то тонна с четвертью в час. Если свалят близко от входа – успеем.

– Среди нас шесть женщин, – напомнил я.

– Значит, мужчинам придется приналечь.

Мы еще в первый день водрузили на утес черный флаг, чтобы иметь издалека видимый ориентир. Теперь он должен был послужить ориентиром вертолетам. Я стоял метрах в ста от утеса, держа в руках дымовую шашку для определения ветра при посадке. Народ расселся на уступах утеса, как в кинотеатре.

Ясное небо, ни облачка, ни ветерка. И откуда взяться шторму? Впрочем, со спутника виднее.

Издали донесся гул. Он приближался, причем очень быстро. Точки над пустыней росли – и превратились в четверку великолепных транспортных самолетов!

Неужели они у нас сядут? Вообще-то равнина плоская, но на предмет взлета и посадки самолетов мы ее не проверяли.

Я повернулся к утесу. Первый что-то вовсю говорил в рацию, маша мне одновременно рукой, чтобы я вернулся. Я побежал.

Добежав, я влез на ближайший уступ к Маше и обернулся. Самолеты заложили круг и явно снижались. Разговаривать было невозможно. Но почему они не заходят на посадку по одному? Или на таком поле они решили показать класс и сесть всей четверкой сразу?

Самолеты пошли на второй круг. Четверкой. Низко. Словно они шли на парад, а мы принимали парад с трибуны. И точно на траверзе трибуны открылись задние люки, и из них посыпались контейнеры с парашютами. По тридцать из каждого.

Я такое уже видел. Классика воздушного снабжения. Контейнеры по две с чем-то тонны, с одного самолета их разносит на сотни метров, а с четверки – на пару квадратных километров.

– Да, – сказала скромница Маша, – теперь я понимаю, откуда взялся русский мат.

– Короче, – объявил Первый, – делаем так.

Он стоял перед нами, затянутый в ремни как какой-нибудь его воинственный предок на службе Британской империи.

– Девчонки – на боковой выход. Стесать ступени нагладко, получить ровный уклон. И оба туннеля, боковой и главный, сколько успеете – шлифуйте в центре ребристый пол. Начальница – Кошка, она в этих туннелях каждый дюйм знает.

Это действительно становилось похоже на военную операцию.

– Мужчины – со мной. Обрезаем у каждого контейнера парашют – именно парашют, а не стропы. Немедленно, пока не поднялся ветер. Потом все вместе беремся за стропы и волоком по одному затаскиваем в туннели, места должно хватить.

– Простите, Лоуренс, – возразил я. – Волоком по льду за стропы – это прекрасно, но зачем разрушать уже построенное? Стащим их все сюда вместе, свяжем стропами друг с другом, поставим по-быстрому загородку из ледяных кирпичей – и никакой шторм их никуда не уволочет. А из-под снега мы их потом легко откопаем.

– Даже если его нанесет в пять этажей и прихватит морозом? Да их просто раздавит.

– Но ведь…

– Послушай, – сказал Бульбенко, – не заставляй мои гены вспоминать, как обращались мои предки с твоими предками.

Во дает, хохол!

«Ну ж был денек!» И как еще Первый везде успевал, и все у нас спорилось, и мы подтаскивали контейнеры один за другим к спуску, пока девчонки стесывали ступени и ребристый пол.

А потом – спускали их по одному вниз и там еще волокли по не до конца стесанному полу возможно дальше от спуска.

Стропа. Контейнер. Лед. Волок. Стропа.

И в полночь как-то сразу все кончилось. Спустили два последних контейнера, оставили их в боковом туннеле. Девчонки нам принесли сандвичи и чай, мы уселись прямо на спуске и жрали, едва прожевывая куски.