Стоит мне выйти, как я слышу собачий лай. Громкий лай множества собак, доносящийся из переулка. И шипение. Так, словно самая большая и злая кошка, может шипеть только гарпия.

Кругом валяется мусор и хлам, но нет ничего, что можно использовать в драке. Я хватаю несколько кусков льда. Мои школьные ботинки скользят на заледеневшем асфальте, и я падаю. Леггинсы рвутся.

В переулке темно, но мрак не кромешный, а городской. Мне хорошо видно собак. Их три, они подпрыгивают на задних ногах, стремясь забраться в мусорный контейнер. Одна псина светлая, на ее шкуре отчетливо видны следы былых драк. Две другие – темные.

Гарпия склоняется с края контейнера, расправив крылья, будто мультяшная орлица, и пытается клевать собак.

Глупое создание не понимает, что без клюва это вряд ли получится. Я швыряю ледяной осколок в светлую собаку, самую крупную из трех. Она скулит. И тут гарпия изливает на собак поток рвоты. На всех трех сразу.

Боже, какая вонь!

Полагаю, что в конечном итоге клюв гарпии не нужен. Собаки мгновенно перестают рычать и скалиться, и убегают, скуля и поджав хвосты. Я скидываю с плеча рюкзак и хватаю за одну лямку рукой, в которой нет льда.

Рюкзак тяжелый, им можно больно ударить, но я не успеваю стукнуть собаку прежде, чем та на полном ходу врезается в меня. Рвота гарпии попадает мне на ногу, и жжется как кипяток даже сквозь леггинсы. Я едва удерживаюсь, чтобы не схватиться за место ожога. Измазать в рвоте еще и рукавицу, а заодно обжечь руку – просто отличная идея. Вместо этого я принимаюсь тереть обожженное место грязным куском льда, одновременно ковыляя к гарпии.

Услышав мои шаги, гарпия шипит, таращась на меня горящими, будто зеленые факелы, глазами. Узнав меня, она успокаивается. Складывает крылья – аккуратно, словно монашка, поправляющая юбки прежде чем сесть на скамейку – и обращает на меня уже привычный тусклый взгляд.

– Потри ногу снегом, – говорит гарпия. – Или хорошенько промой водой. Жжение должно ослабнуть.

– Это же кислота!

– Учитывая, что мы едим, – отвечает гарпия, – чем еще, по-твоему, это могло быть?

Мне не хватает находчивости, чтобы придумать умный ответ, и вместо этого я спрашиваю:

– Ты можешь летать?

Вместо ответа гарпия вновь расправляет бронзовые крылья. Их размах – от одного края контейнера до другого, и даже чуть больше.

– По-твоему, с такими крыльями летать невозможно? – спрашивает гарпия.

И почему она всегда отвечает вопросами на вопросы? Так обычно делают маленькие дети, и меня это бесит.

– Вовсе нет, – говорю я. – Но я ни разу не видела тебя в полете. Ни разу.

Гарпия осторожно складывает крылья.

– В моем царстве нет ветра. Но сейчас я легка, я пуста. Если бы ветер поднялся, если бы я могла забраться выше…

Я опускаю рюкзак у мусорного контейнера. На него тоже попала рвота гарпии, и надевать его я не собираюсь.

– А если я тебя подниму?

Крылья гарпии едва заметно вздрагивают, словно она опять хочет их расправить. Но она отступает и щурится, подозрительно улыбаясь мне кривозубым ртом.

– А что тебе с этого?

– Мы же подруги, – отвечаю я.

Гарпия смотрит на меня прямо, по-человечески, а не по-птичьи. Она долго молчит, и мне начинает казаться, что она хочет, чтобы я ушла, но за мгновение до того, как я уже готова развернуться и зашагать прочь, она кивает.

– Отнеси меня на пожарную лестницу, – говорит гарпия.

Я забираюсь на мусорный контейнер и взваливаю гарпию на плечи, чтобы отнести на пожарную лестницу. Гарпия тяжелая, спору нет, особенно когда я поднимаю ее над головой, чтобы перебраться через перила. Чтобы ухватиться за лестницу, мне приходится подпрыгнуть и раскачаться, как на трапеции на уроке физкультуры.