К утру задышал южный ветер, туман истлел, и мир вокруг Игната обрел ясность. Совсем близко чернела полоска острова. Подплыв к ледяному берегу, рыбак не встретил знакомых очертаний замысловатых фьордов западной стороны Южного острова. Вероятно, неведомое течение отнесло его много севернее, в нехоженые морские пространства, потому что суша, которую он наблюдал, была похожа не на вырванный из плоти материка клочок, как острова Новой земли, а на некую древнюю вершину ушедшей в океаническую тьму земли.

Осторожно приблизившись, рыболов сошел на невиданный берег. Бледные волны касались льда, и его драгоценная изумрудная чистота казалась неестественной и жуткой, как будто это белое тело напитано раствором мышьяка. Игнат заметил некую рукотворную правильность углов, совершенно не представимую в этом настолько далеком от всего человеческого месте. В отдалении высились странные многогранные башни, похожие на граненный ледниковый выступ.

– Господи помилуй, – Игнат перекрестился. – Святой Николай, заступник морской, куда же ты меня привел?..

Мало кто ходил севернее широты мыса Желания, потому что дальше, покуда видит глаз, тянется тяжелый ледовой щит. Но здесь вода была почти свободна, только треснутые пласты льда лежали на темной поверхности океана.

Рыболов бесстрашно направился к далеким башням. Тяжкая пытка бескрайними тихими водами истомила его душу, и он боялся, что далекий город обратится дьявольским наваждением, и остров этот растворится вместе с ним, Игнатом, в этих тысячелетних студеных морях.

Игнат снял рукавицу и тронул мертвый камень, из которого был выстроен неприветливый дом с пустыми продолговатыми окнами.

– Стало быть, и впрямь набрел на Божий-Град-На-Блаженном-Острове, – вздохнул примирившийся со всеми тайнами бытия рыбак.

Поверья о тайном острове в северных водах, где время леденеет и стынет, гнездились с самых темных уголках Игнатова сознания. Народы из теплых мест выдумывали сказочный остров Буян, с молочными реками да кисельными берегами, и царит там, мол, вечная весна. Но мрачное северное воображение поморских рыбаков, первопроходцев безжизненных берегов, рисовало иные картины.

В Игнатовой деревне рассказывали про Остров Блаженных, куда уходят, повинуясь повелительному зову Полярной Звезды, несчастные обитатели поморских селений. Называют эту хворь «мерячением» или «полярной истерией». Словно околдованные, покидают люди свои натопленные избы, сходят на лед и упрямо бредут куда-то на север, блаженные, и, конечно, гибнут в морозных далях. Изредка находят их застывшие тела с опустевшими навеки глазами, про иных же говорится, мол, «звезда их увела в свои города, прости Господь их грешные души».

Бывает, что вся семья «замерячит», или даже целую деревню пустую найдут. Перст смерти касался только тех, в чьих жилах текла студёная кровь севера. Приезжие этнографы да выписанные из города врачи, следуя материалистической доктрине, посмеиваются над суеверными северянами, да и сам Игнат не шибко верил этим пустым страшилкам, а потом меньшого братишку эта самая «полярная болезнь» и забрала. Его рвущееся тело привязывали и запирали, но все равно тот вырвался из ненадежных пут и ушел, когда стороживший его Игнат уснул.

И стал Игнат тайно верить, что не сгинул братец в ледяном море, а нашел где-то там, в невиданных далях, заповедный остров с высоким городом, куда так настойчиво призывала его Полярная Звезда. Оказалось, правы были сказки, ведь чудо-город – вот он, правда, ничего живого тут не слыхать, только ветер вьется в улиточьем изгибе единственной улицы.