– Вам нужна квартира?

– Конечно, конечно. На месяц.

– Пойдёмте со мной, и считайте, что вам повезло. Я завтра улетаю к сестре на север. Летнее время я часто провожу у неё, а она иногда гостит у меня зимой. Я уже больше не могу находиться в этом пекле, страсть как не переношу жары.

Посмотрев на её чёрное платье, Самсонов посоветовал:

– Вам бы лучше носить белое платье, в нём жара легче переносится.

– Нет, что вы, белое платье это так вызывающе, это же очень броско и неприлично.

– Что в этом неприличного? – подумал он вслух, и зачем-то добавил:

– А у меня жена летом в белом сарафане ходит.

– У вас есть жена? – удивилась незнакомка.

– Да, есть. Клавдия.

– А я думала, что у писателей не бывает жён. Может быть, вы ненастоящий писатель?

– Как это, ненастоящий? Настоящий. И вот машинка у меня есть и пятьсот чистых листов в чемодане…

– А – а, ну конечно, – согласилась та, – значит писатель.

Чемодан тяжелел с каждым шагом. Он настойчиво хотел отделить ладонь от запястья.

– Давайте помогу, давайте – давайте….

Она, не дождавшись согласия, выхватила у стушевавшегося Самсонова тяжеленный чемодан.

Он, растерянный и покрасневший, пытался объяснить ей, что это дело не женское и что он ни капельки не устал.

Женщина шла чуть впереди. Виктор Сергеевич поражался той лёгкостью, с которой она передвигалась. Они свернули в переулок. Частные домики утопали в зелени садов, казались праздничными и приветливыми. Малое количество прохожих говорило о том, что вся остальная людская масса сейчас упивается отдыхом на море. Путь, который они проделали, показался Самсонову не совсем коротким.

– Осталось немного, вон там. – Женщина подняла руку, в которой держала чемодан, и указательным пальцем куда-то указала.

«А всё говорят, что женщины – это слабый пол», – непроизвольно подумал Самсонов.

Повернули к покосившейся калитке. По деревянному ветхому настилу, пригибаясь под ветками деревьев, прошли вглубь двора.

– Свежестью тянет, – подметил Виктор Сергеевич, вдохнув полной грудью.

– Тут недалеко болото. Я ж говорила, что жару не переношу, как и мои предки. Они вот и выбрали место попрохладнее.

Прошли мимо крохотных, полуразвалившихся сооружений, похожих на курятники.

– А это что? – поинтересовался Самсонов.

– Это? Это для приезжих. В начале зимы их привозят, вот они и живут здесь.

«Почему в начале зимы»? – мысленно изумился он. «Да ещё в таких конурах, без окон и дверей, с прогнившими крышами»….

Его мысль перебила женщина:

– А в начале зимы у нас очень хорошо. Вы ведь ни разу не бывали у нас в начале зимы?

– Нет, не бывал.

– А то, что они живут в таких условиях, – это не беда. Им поначалу всё равно, – хоть дворец, хоть сарай.

– Но ведь…

– Вот и дом, – перебила она, указывая указательным пальцем той руки, в которой держала чемодан. «Видимо для нее этот тяжеленный чемодан вообще ничего не весил», – подметил он.

Это было почерневшее деревянное сооружение из двух этажей. К двери второго этажа вела крутая лестница с перилами. Вплотную к дому подступали деревья с густой, тёмно-зелёной листвой. Древний колодец с почерневшим от времени бревенчатым срубом. На длинной оглобле «журавля» с одной стороны на ржавой цепи болталось погнутое старое ведро, а на другом конце «журавля», прикрепленный проволокой, полуметровый кусок ржавой рельсы.

Глядя на дом, Самсонов непроизвольно представил избушку Бабы-Яги. Казалось, что это деревянное, неуклюжее сооружение, вот-вот, поскрипывая, поднимется на огромных курьих ногах и закудахчет.

– Этому дому очень много лет. Красавец, не правда ли?

– Да-а, и я тоже в красивом доме живу, в девятиэтажном, с лоджией, – зачем-то похвастался Виктор Сергеевич.