– Да, действительно, ходили такие дамочки. Я еще удивлялся – говорю им «у вас все в порядке». А они мне – «нет, тут колет, там режет».

– А Суламифь тоже симулировала?

– Нет, у нее был панкреатит.

– Ты ее любишь?

– Знаешь, в моем возрасте полюбить… Я очень хорошо к ней отношусь. Но я не знаю, можно ли это назвать любовью. Наверно, можно.

– Но не так, как Бетти?

– Не так. Но она и не Бетти. Но ты знаешь…

И тут Боря произнес фразу, расставившую все в его жизни по местам, прозвучавшую, наверно, неожиданно для него самого, как ответ на вопрос, который он старался никогда не задавать себе.

– Но ты знаешь… может быть это эгоистично, но мне в конце жизни, напоследок, захотелось узнать, как это бывает, когда любят тебя.

Эту историю я услышала впервые от мамы. Потом в той или иной вариации ее повторяли разные люди. Я ее воспринимала, как анекдот, хотя все рассказчики уверяли, что это чистая правда. Однажды, когда вся наша большая семья была в сборе, я обратила внимание на пожилую пару – высокого мужчину с простоватым лицом и грузную неприветливую женщину с плотно сжатыми губами.

– Кто это? – спросила я у своей двоюродной сестры Инны. – Что-то мне их лица совершенно незнакомы. – Это Дима Карганов с женой Лидой.

– Первый раз слышу. Они тоже наши родственники?

– Да. Там как-то сложно. У дяди Пети Кострина была жена Рая. У нее – сестра, кажется, Люба. Не помню точно. Так вот, этот Дима – племянник Любы, сестры жены дяди Пети.

– Как ты это усвоила?

– Сама не знаю. Пока тебе объясняла – как раз разобралась. Но вообще-то они очень редко бывают. Я их за все годы, по-моему, второй раз вижу.

– А сейчас они почему приехали?

– Мил, спроси что-нибудь полегче. Наверно, кто-то из наших пригласил. Но точно я не могу тебе сказать.

– Ну, понятно, Ниночка. Спасибо за информацию.

Наверно, этот малозначительный эпизод вскоре забылся бы, если б не происшествие в конце вечера.

Дима, все время просидевший рядом с Лидой, наконец нашел собеседника, с которым они увлеченно обсуждали какую-то общую тему. Потом к тому подошла жена – «Вов, мы уходим».

– Да, хорошо, хорошо. Ладно, Дим, бывай, приятно было познакомиться.

– Мне тоже.

Они пожали руки.

– А где твоя-то?

Тут Дима обнаружил, что стул, на котором весь вечер сидела Лида, пуст, а ее нигде нет. Он стал звать ее – «Лида, Лида». В это время из спальни раздался вопль хозяйки.

Все, кто еще не ушел, поспешили туда и остолбенели. Вся спальня была занесена, словно снегом, перьями и пухом. На полу валялись две скомканные наволочки и два разодранных в клочья полосатых наперника. Посреди комнаты на ковре в груде перьев сидела Лида и, ежесекундно отдуваясь уголком рта от порхающего пуха, столовым ножом распарывала третью подушку.

Я никогда не забуду состояние шока, которое охватило меня при виде этого зрелища. Мозг отказывался верить в реальность того, что было перед глазами, и был скорее готов признать это чем-то вне реальности.

Я не буду рассказывать, как вызвали «скорую», как увозили обезумевшую женщину, как был растерян и потом плакал и извинялся перед хозяевами Дима.

После его ухода мы больше часа помогали хозяйке дома привести спальню в порядок, а затем решили, что надо выпить чаю. И тут-то во время чаепития, когда разговор все время вертелся вокруг недавнего происшествия, я узнала, что Дима и Лида – настоящие персонажи того самого семейного анекдота, который в развернутом виде представлял собой довольно-таки невеселую историю.

Дима смотрел, как его жена Лида моет посуду. Она ополаскивала тарелки с одной стороны. Потом проводила губкой по тыльной стороне. Снова ополаскивала и ставила их на сушку. В ее движениях помимо привычной ловкости, выработанной годами, чувствовалась уверенность и даже некая властность – казалось, ни одна тарелка не посмеет пойти против хозяйки и занять