«Мне будет всё равно», подумал я, и тут же ужаснулся. Неужели он прав, и мой клон – это буду не я? Как страшно, тогда лучше смерть. Смерть как освобождение… Какая чушь.

– Ты когда-нибудь плакал, глядя на произведение искусства? – спросил Григорий.

Будь я проклят, его голос был воплощением непристойности. Разве можно задавать такие вопросы? Слёзы… Примитивное физическое выражение эмоций (обсцено!).

– Кажется, это когда-то называлось «катарсис», – вкрадчиво сказал он. – Пойдём, я покажу тебе кое-что.

Мы спустились ещё глубже в подземелье. В огромном, полузасыпанном землей помещении стояли ряды потемневших, с провисшими холстами картин. Кажется, так назывались эти закрашенные тусклыми красками прямоугольники ткани, натянутые на деревянные рамы. Я был знаком со многими из них по рассказам Ивана, но никогда сам не видел ни одной. Честно говоря, они не производили впечатления. Тёмные, мрачные, с едва различимыми контурами немытых существ, как бы выползающих из тьмы на свет дня. Адские создания. Да каких ещё могла создать рука художника, заморенного ядовитой жратвой! Григорий тем временем взял небольшой холст и, перевернув его, протирал тряпкой, смоченной чем-то вонючим. Под слоем пыли и грязи постепенно проступало примитивное, фигуративное изображение бытовой сценки. Сейчас этот период, произведений которого давно никто не видел, насчитывающий приблизительно шесть столетий, принято называть одним коротким словом: кич. Пошлость, занудное любование всем мелким, повседневным и приземлённым – вот, насколько я помню, квинтэссенция этого периода. Он закончился где-то в первой половине двадцатого века, когда были зафиксированы первые, робкие попытки рождения нового искусства. Тогда же и презрение к человеческой жизни с её жалкими потребностями было, наконец, вполне осознано и отпраздновано в карнавальном буйстве двух невиданно опустошительных войн. Я холодно взглянул на картину. Взгляд постепенно привыкал к темноте, и я различил стены дома, деревья, парнокопытных животных, женщину, счищающую с рыбы чешую, стоя у колодца… У её ног ползала собака? Ребёнок? Нет, ребёнок сидел поодаль, а мужчина, одетый как йоб, отгонял от него собаку, которая пыталась отнять у ребёнка… еду. И тут, глядя на эту собаку, я разрыдался.

Вот так безобразно закончился столь счастливо начавшийся день. Естественно, я убежал из Эрмитажа, испытывая стыд и отвращение к самому себе. Вечер прошёл как всегда. Феба смотрела новое шоу Лукреция блистательного под названием «Последние минуты». Лукреций ловил людей на улицах Питбурга и просил их прокатиться на его новом прозрачном аэромобиле, утаив тот факт, что в нем не работала кнопка остановки. Феба помирала со смеху, глядя как уморительно орут и жестикулируют подопытные Лукреция, не в силах остановить набравший скорость аэромобиль, несущийся к полуразрушенному мосту. В последний момент срабатывала катапульта, и жертва фамы в изнеможении вываливалась на обочину, не получив и царапины. Меня всегда раздражали шоу Лукреция по причине большого количества резких хлопков, призванных заглушить обсценности, раздающиеся из уст участников как во время испытания, так и после. Я вздохнул с облегчением, когда Феба переключила на «Шестисотый развлекательный». Всю ночь я вздрагивал во сне и к утру проснулся измочаленным и несвежим.

…Петровский зал Зимнего дворца редко употреблялся для торжественных церемоний, в то время как следующий, а… а… Гербовый зал предназначался непосредственно для приемов, в частности, государь принимал здесь делегации различных сословий. Отделка зала восходит к античным образцам, но строгость и четкое членение архитектурных объемов сочетается в данном случае с почти избыточным, на мой вкус, употреблением позолоты – в стволах и капителях сдвоенных колонн и пилястр, массивных бронзовых люстрах, баллюстраде, опоясывающей зал… Донт тач зе коламн, плиз, сё! И вас это касается! Нет, они не полностью золотые. Имитация? Фуфло? Позолота! Работа архитектора Стасова! Сейчас в зале находится экспозиция западноевропейского а…а…серебра – одна из лучших в мире. Фуфло? Нет, они полностью серебряные. Вот в этой витрине – редкий образец – пладеменаж работы французского мастера Клода Баллена Младшего. «Пладеменаж» в переводе с французского – нечто вроде «подноса для еды». В середине сооружения – имитация беседки, венчаемая фигурой а…а…Вакха, выдавливающего в чашу виноградную гроздь. Это бог вина, малыш. По бокам беседку фланкируют фигурки танцующих а… вакханок. Изображение виноградных листьев и ягод присутствует во всей отделке пладеменажа. Кха! Кха! Извините. В хрустальные судки по бокам наливали различные специи, уксус, масло, а в беседку укладывали фрукты… Чем ели? Да какая разница… Створки раковин по бокам пладеменажа – для устриц… Кха! Кхе, кхе, кхе… Кха! О, чёрт!…