– Но это не мешает ей вести активную половую жизнь, – ответил я.

– И как же они его на это уговорили? – специально громко сказала она, что все проснулись.

Девчонки повернули голову в нашу сторону и заверещали, натягивая на себя простыни. Серый да же не шелохнулся.

– Ушаталиконяшку, – сказал я, и мы вышли.

На встречу шёл грустный Лёха.

– Ну ты чего? Где ходишь?  – с серьёзным видом сказала Люда. —Бегом в дом! Там тебя давно ждут! Мы были теперь давай ты!

– А что там?

– Всё тебе скажи! Давай быстрее!

Лёха забежал в дом и в тот же момент там раздался девчачий визг на два голоса, звон битой посуды и падение столовых приборов. Из дома выбежал голый Серый, за ним выскочил Лёха. Люда хохотала, согнувшись пополам. Серый огляделся по сторонам, поняв, что голый, прикрылся руками.

– Чего случилось?  – спросил он нас сонным голосом.

– А чего ты выбежал- то?

– А черт его знает…

Лёха стоял и сыпал нам оскорбления, хотя сам ржал тоже. Дверь в доме захлопнулась и было слышно, как повернулся ключ.

– Э! А я? – голый Серый протянул руку по направлению к дому. Мы попадали от смеха.

Ближе к ночи, когда разбитую посуду закопали за домом, а девчонки всё-таки наваляли Лёхе – зажав его в угол и наставив засосов на шее- мы неторопливо пили дешёвое вино и варили картошку с тушёнкой.  По очереди рассказывали матерные и пошлые анекдоты. Потом решили идти купаться. Голыми. Больше всех, конечно, прыгал Лёха.

– Да! Купаться! Голыми!

Над теплой гладью пруда торчали головы – я и Люда, а в стороне втроём  – Серый и его новые подружки. Лёха грустно плавал один.

– Аааай! – завопил Лёха. – Меня кто-то в задницу укусил!

Девчонки завизжали и мы выскочили из воды. Лёха возился в воде.

– А, не! Это ветка! – он чем-то помахал в темноте.

– Дурак! Дебил! – и другие  эпитеты полетели в Лёху вместе с камнями.

Мы ушли на ровный песчаный пригорок и накрылись с Людойвторым одеялом,  прижавшись мокрыми телами друг к другу. В домик мы вернулись на рассвете. Лёха спал в гамаке за домом – только сейчас заметили! – мы укрыли его своим одеялом.  В домике, как и вчера,голый Серый спал с Ленкой и Ксюхой. Мы тихонько прошли на свои места и вырубились до обеда…

Прошла ещё неделя. Нашим любимым с Людой местом стал подоконник в конце коридора на нашем этаже. Он широкий и длинный,  мы спокойно залазили на него вдвоём с ногами и о чём-нибудь спорили. Обычно в это время я видел, как двери  открывались и кто-нибудь обязательно подслушивал.

– Да что твой Драйзер! – кричал я. – Это не авторитет!

– А кто же тогда авторитет? – кричала она.

– Купер!

– Кто? – громко насмехалась она. – Этот дешевый писака?

– Как будто твой Твен не дешевый!  –  кричал я в ответ. – Старый переоцененный пошляк!

– Кааааааак? – её голос уходил вверх от пиано до форте. – А как же духовность и  нравственность? А как же десятки тысяч экземпляров? – она махала у меня перед носом руками.

– Просто повезло с переводом на русский язык! – парировал я

Она не знала что ответить, оскалилась и как  кошка растопырила пальцы около моего лица.Лёха, сидевший тут уже полчаса, встал со словами:

– Чего – то я ничего не понял, – и ушёл в комнату, но нам было не до Лёхи, решалась судьба мировой литературы. Люди проходили мимо нас вверх и вниз, стояли, слушали, махали руками и уходили. Мы уже оба взмокли.

– Ну а Хэмингуэй? – кричала она. – Этот монстр, эта глыба американской свободы? А?  – она сделала довольную моську, мол против Эрнста Миллеровича не попрёшь!

– Параноик с депрессивным расстройством, сублимировал свою судьбу в одном герое- сумасшедшем старике, которым почему-то все восхищаются. Но Нобелевскую премию отрицать не возможно, талант – явный признак пограничного состояния психики. А застрелился он кстати, – я перестал кричать, глядя как её глаза наполняются слезами. – Второго июля. Когда ты привязала красный флаг на крыше… к антене…