Человек ко всему привыкает, и к хорошему, и, что по-моему хуже, к плохому. Ему начинает казаться, что так и должно быть, что это нормально. Нормально, что вокруг картонные декорации благополучия, что за углом грязь вокруг, что трубы текут по определению, что воняет, душно и люди кругом словно дикие. И что любая работа должна занимать всю твою жизнь целиком. Хотя с чего бы?

И вот я устал уставать. Я бесконечно устал даже не от самой работы, а от этой беспросветной необходимости. Необходимости ходить в одно и то же место каждый божий день, видеть одно и то же, одних и тех же людей, уже ничего не воспринимающим взглядом. Устал от отсутствия потом сил на что-либо другое помимо работы, и от того еще, что все уже замелькало перед глазами и казалось, что я просто двигаюсь по чьей-то чужой колее непонятно куда и времени передохнуть и оглядеться, становится все меньше и меньше.

В общем, терпеть все это я более не мог и не хотел. Мне необходимо было выдержать паузу и оглядеться, во что бы то ни стало. Тем более, что наконец на улице образовалось вполне себе комфортное тепло, почти уже летнее, зовущее и провоцирующее на подвиги, а работа требовала меня, чем дальше, тем больше. И тут уже мой организм взбунтовался и вместо меня, отключив совершенно бесполезный в таких делах мозг, в один прекрасный день послал все к чертовой матери и написал заявление по собственному желанию.

Так себе жест для относительно молодого, не семейного и бездетного. Ничего особо героического. Но все же.

Я только смотрел, как моя собственная рука, дописав кое-как сформулированную причину капитуляции, ставит дату, размашистую подпись и даже внутренне практически не дрогнул.

Потом конечно что-то слегка екнуло.

– На что теперь жить, друзья, карьера, перспективы и отношения?

Сразу всплыл в памяти голодный кот у холодильника, орущий благим матом и заглядывающий мне в глаза с укором.

Но екание очень быстро само собой улеглось. Это даже как-то смешно прозвучало. Особенно насчет перспектив и карьеры. Исполнители и руководители существовали здесь абсолютно перпендикулярно по отношению друг к другу, а с недавних пор почти никак не пересекались. Ну там отдать запоздалые мудрые распоряжения, поглумиться с высоты, объявить снисходительный какой-нибудь выговор, не более того. За всю историю моей здесь работы ни один рядовой сотрудник дальше своей первоначальной должности никуда не двинулся, зато начальства мы повидали много и всякого. И дело не в образовании и не в способностях. Просто так было заведено. Чем дальше был начальник от предполагаемой деятельности, чем меньше он знал, что здесь вообще происходит, тем лучше. А если и не лучше, то интереснее. Одни рождены руководить, вторые работать руками.

Я естественно числился во вторых, но по факту не принадлежал ни к тем, ни к другим. В голове моей изначально витал ветер. Сам я гордо именовал себя свободным художником. А на самом же деле, как и большинство последних романтиков, был я обыкновенным разгильдяем с некоторой абстрактной идеей заключенной внутри себя. Кроме того, как и свойственно тем самым последним романтикам, я долго и мучительно пытался написать роман. Корпоративная деятельность была мне близка крайне относительно, и я особо ей не дорожил.

Правда здесь оставалось несколько достаточно близких мне людей и еще разве присутствовала особенная обстановка дезориентирующего абсурда, которая смазывала грани и растягивала горизонты.

В общем, здесь в этом смысле было лучше, чем где бы то ни было еще, но здорово удручало то самое однообразие, отсутствие даже мнимого движения и, собственно, достаточной оплаты труда. Близкие люди никуда от меня не денутся, просто реже будем видеться. Так что уже ничего не могло меня отвратить от моего рокового решения.