–Рукавиц нет! Могу выделить десять пар резиновых перчаток, – и она размахивала оранжевыми толстыми перчатками, предназначенными для уборки помещений.

–Ты бы ещё хирургические принесла! – ругался главный.

–На прошлый ленинский субботник рукавицы все изорвали! – огрызалась хозяйка. -Семь пар! Да две пары я ещё дворнику отдала. Откуда я знала, что нас пошлют этот корм собирать? И, между прочим, врачи и без рукавиц смогут обойтись. Подумаешь, ветки ломать… Вон, травматологу скажите, он вам зараз… – Она увидела меня и отошла.

Главный врач раздражённо повернулся ко мне. В первый момент показалось, что он меня даже не узнал.

–Николай Иванович, отпустите меня со сбора веточного корма в виде исключения.

Некоторое время он смотрел на меня, как всегда выкатив глаза и не мигая.

–А что, у тебя менструация, что ли, началась?

Вероятно, он считал свой вопрос чем-то вроде проверки на психологическую устойчивость.

Я не знаю, откуда бралась во мне тогда жизненная смелость. Подозреваю, что из «правильных» советских фильмов и книг. И хотя в школе, в которой я училась, и с кое с кем из знакомых, с которыми общалась, я как раз наблюдала некоторые яркие примеры отсутствия справедливости, но вера в победу разума и совершенства, как вера в победу «гармоничного» человека над моральным уродством, была во мне сильна. Одновременно, правда, с лозунгами о гармоничном человеке существовали обкомовские дома за высокими заборами, какие-то закрытые базы, про которые часто и со значением говорили разные люди, поступления в институт и на работу « по блату» и по звонку, но…

Теперь я понимаю, что параллельный мир был для немалого количества людей вполне осязаем. Но отсутствие жизненного опыта заменяло мне страх. Меня нелегко было испугать.

Я ответила серьёзно, без тени кокетства, без улыбки.

–У меня записаны почти тридцать человек больных. Я не могу заставить их ждать из соображений гуманности.

–Из соображений чего?– переспросил он.

Наверное, он решил, что мои «соображения гуманности» это ответ на его «менструацию».

–Если я не приду на приём, больные напишут на меня жалобу.

Ему надоело разговаривать со мной. Он отвернулся и пошёл контролировать раздачу мешков, в которые нужно было собирать листья.

–Но Николай Иванович! – побежала я следом. -Я не могу собирать этот сор, когда меня ждут больные!

Он даже не повернул в мою сторону голову. Все, кто стоял неподалёку с неудовольствием смотрели на меня.

Я двинулась к подъезду поликлиники.

–Ольга Леонардовна! – закричала мне вслед заведующая. -Вернитесь на место, иначе вместо рабочего дня я запишу вам прогул!

–Меня в институте учили больных лечить, а не ветки собирать, – сказала я внятно и вошла внутрь. Фаина Фёдоровна смотрела мне вслед. Я шла по неосвещённому коридору своего отсека и машинально поворачивала выключатели. За мной поочередно загорались вытянутые прямоугольники неоновых ламп, будто сзади у меня оставалось всё светло и ясно, а впереди была дрожащая темень. Внутри у меня всё тряслось, но я не боялась. Когда чувствуешь себя правым – почему-то не боишься. В самом конце коридора неясно виделись контуры людей. Мёртвые души в день сбора веточного корма.

Когда я дошла до моего отсека, кое-кто из больных, ждущих на обитых дермантином скамейках, встали.

–Ох! А мы-то говорим, зря мы приехали.

Молча я открывала дверь кабинета.

–Так ведь весь город сегодня собирает. – отозвался кто-то. -Школьников и учителей с уроков сняли.

–Я в ЖЭК прихожу вчера за квартиру платить – а у них на дверях объявление висит… Как на фронт.

Про фронт я услышала на следующий день от заведующей поликлиникой.