Он помедлил, прежде чем взять. Она поддалась на уловку, поморщилась, пояснив:

– Пей, не отравлю! Для того, что ли, я тебя лечила?

Викер принял бокал и отсалютовал им, отдавая дань уважения женщине, которая его спасла. Что бы там не происходило между богами, неблагодарным потомок древнего рода ар Нирнов никогда не был!

– Твоё здоровье, тэна! – сказал он и осушил бокал до дна. Тепло растеклось по венам, заставило быстрее биться сердце и почти изгнало холод оттуда, где его поселил предательский кинжал…

Астор, как ты мог это сделать? Неужели страсть к женщине настолько затмила твой разум, что заставила поднять руку на брата?

Оловянный бокал в руке оказался смят, как простой лист бумаги. Викер сумрачно посмотрел на него, отбросив в сторону, сел за стол. И спросил сам себя:

– Что буду делать?..

Рубашка, которую я раздобыла паладину, оказалась ему маловата – натягивалась на фактурных плечах, обнажала тёмный волос на груди. Фигура у мужика была что надо, мне следовало это признать! Впрочем, в паладины других не брали, существовали строгие параметры отбора, которых придерживались Первосвященник и его приспешники. Воины Света должны были нести людям силу и привлекательность Нового Бога, и они её несли, зачастую подтверждая огнём и мечом.

Эта история началась лет сто назад, когда заброшенный окраинный культ дотянулся до столичных высот. Отец нынешней королевы Атерис, Джонор Великолепный, привечал странников и калик перехожих. Одним из таких оказался священник Нового Бога, бедный как церковная мышь, честный и велеречивый. Он сумел удивить короля желанием говорить правду и заинтересовать новой верой. За два десятка лет «церковная мышь» доросла до личного исповедника короля, а когда тот скоропостижно скончался – и был похоронен уже по новому обряду, кстати! – исповедник стал официальным опекуном двенадцатилетней наследницы престола и, через пару лет, – Первосвященником Вирховена, моей родины. Вот тогда-то он и явил миру истинное лицо поборника веры. За последние годы храмы Семи сменили назначение, став храмами Единого. Не трогали лишь вотчину Великой Матери, стоявшей во главе Семи, богини, больше других любимой и почитаемой народом. Но несколько месяцев назад королева подписала тайный указ, по которому все имущество Материнской церкви должно было быть передано Церкви Единого, духовенство разогнано, а сама вера объявлялась тёмным наследием прошлого и запрещалась. Настоятельница моего монастыря, мэтресса Клавдия, узнала об этом из секретного донесения, полученного пару недель назад от Верховной Матери Сафарис, вынужденной покинуть страну. Она сразу же начала отправлять монахинь и послушниц по домам, желая спасти их от участи, постигшей другие монастыри – слухи до нас доходили самые страшные. Однако некоторым сёстрам, как и мне, некуда было идти. Другие же – как и я! – остались не поэтому, а потому, что не желали предавать Великую Мать, именем которой несли добро и исцеление сотням людей. Когда превосходящие силы паладинов явились в Фаэрверн, мы их ждали.

Воины Света не брали силой моих сестёр. «Не попрание греховной плоти, но уничтожение!» – так сказал один из них, облачённый в позолоченные доспехи командира. Глубокая рана на боку обеспечила меня пропитавшейся кровью одеждой и смертельной бледностью, а монастырские практики позволили не дышать, пока воины осматривали тела, добивая раненых. Затем к небесам поднялся дым, скрывая облачный лик Великой Матери, её глаза, полные слёз. Мэтрессу, избитую, вывалянную в грязи и распятую, привязали к алтарю, откуда огонь начал свой жадный путь к крышам монастыря.