– А ты знаешь, что у индейцев существует такое поверье. Если спутник берёт чашу хозяина, то он должен рассказать всё про себя, иначе спутник теряет расположение хозяина. Мне неинтересно знать про тебя ничего, но таковы обычаи.

– И ты в это веришь?

– По крайней мере, я это соблюдаю. Если тебе открыли двери дома, изволь и ты открыть дверь в своё сердце,– он пронзительно посмотрел на Фадэру.

– Если хочешь, я могу для простоты действия задавать тебе вопросы.

Она понимала, что молчать сейчас было бессмысленно, а уходить ещё неприличнее. Страх унижения перед своим уже высмеянным прошлым ещё остался, но что-то в ней на тот момент было, что позволило решиться на разговор – это чувство новизны.

– Я согласна. Задавай.

– Откуда ты?

– С Кубы. Имею двойное гражданство.

– Что ты делаешь в Иерусалиме?

– Учусь на художника в академии Бецалель, там же и живу в общежитии.

– Зачем ты пришла ко мне?

Фадэра подавилась, она не могла сказать ему просто, что она пришла к нему только потому, что её мучила бессонница, это было бы глупо… и неправда. Она прекрасно умела размышлять, иногда даже мудро, но её никто никогда не учил формулировать мысль своих собственных чувств. И, как слепец, не знавший света, она начала искать его наощупь.

– Помнишь, когда я уезжала, ты мне сказал на прощание: «Если возникнут вопросы, на которые ты не будешь знать ответа, то обращайся»?

– Да, было дело, сказал глупость, – сияя от радости, говорил Раин. – Вот видишь теперь, только и делаю, что отвечаю на них.

Фадэра замолчала, уставившись в чашку.

– Если ты решилась отвечать, то не отступай. Я не смогу тебя понять, пока ты не начнёшь говорить.

Она вздохнула и процедила, опустив голову.

– Я одинока.

– В какой-то степени и сам Бог одинок. А твой недуг называется совершенно по-другому, и его видно издалека. Это оди…

– …ночество,– закончила Фадэра.

– Меня мучает одиночество. Оно вырастает во весь рост, когда я остаюсь одна, и задаёт мне задачки, сплетенные из моих же вопросов. Сегодня произошло что-то подобное.

– Так ты хочешь, чтобы я ответил на вопросы твоего одиночества?

– Скорее да, чем нет.

– Что бы и как бы я ни отвечал, всё равно на следующий день они возникнут вновь.

Одиночество подобно воздуху. Оно нас уничтожает и заставляет жить. Благодаря ему мы рождаемся, делаемся старше, но и так же мы стареем и умираем. Нам никуда не деться от него, даже в своей собственной семье. Даже в кругу родных каждый из нас одинок. Даже если он загрязнён, мы всё равно им дышим и говорим спасибо за то, что он есть. Когда нам не хватает воздуха, то мы начинаем понимать, что не хватает какой-то невидимой, самой важной частицы для жизни. Мы задыхаемся. И нам снова надо побыть одним.

– Так то, что со мной происходит, значит, нормально?

– А ты думаешь, что у тебя происходит что-то особенное? Отличное от других? Откажись от грязного воздуха, которым ты дышишь, и тогда ты выздоровеешь.

– Но как же жить без воздуха?

– Просто стань сама этим воздухом. Это чувство всего и ничего. В этом и заключается смысл жизни. Быть всем и ничем одновременно.

– Говоришь загадками.

– Говорю, как умею, сплошными ответами.

Фадэра хотела моргнуть, но её глаза сомкнулись, она просидела минуту в таком положении. Организм требовал сна. В полусонном состоянии Фадэра произнесла.

– Уже поздно. Мне надо ехать обратно, – поднимаясь с места, бодрясь из последних сил, она всё-таки пыталась расстаться красиво и вежливо.

Раин поймал её сонный взгляд.

– Вернувшись обратно, ты не сможешь уснуть снова. Если ты засыпаешь, для тебя это хороший знак. Завтра уже наступило, давай предположим, что ты просто рано пришла в гости и задремала.