– Снег, чудесно, да, Петя? Помнишь, как папа возил нас в Александровский сад за Биржевым мостом? Мы долго ехали на трамвае, и нам казалось, что это очень-очень далеко.

– Мы были малы, и любая поездка представлялась нам кругосветным путешествием.

– Знаешь, Петя, я получила интереснейшие результаты, теперь…

– Потом, – перебил он, прижал к себе локоть сестры, а когда они дошли до угла, без всякого перехода негромко сказал: – Сейчас мне нужно серьезно поговорить с тобой, Ада.

Ее брови удивленно поползли вверх.

– Почему такой таинственный тон? Подожди, я только сниму очки, а то мне их совсем запорошило снегом, – она сунула очки в карман и, щуря свои подслеповатые блестящие глаза, пошутила: – Ладно, я вас слушаю, товарищ Муромцев.

– То, о чем мы будем говорить, должно остаться строго между нами, я вынужден просить тебя кое о чем. Возможно, моя просьба тебе не понравится, но ничего не поделаешь.

Странное выражение лица брата, его немного торжественный тон и то, что он замялся прежде, чем начать, Ада Эрнестовна неверно истолковала, как смущение. Чего это он? Наверняка Наталья поплакалась Злате в жилетку, а та, добрая душа, попросила мужа тактично дать понять старшей сестре, что не следует обижать «девочку». Хороша девочка – за тридцать уже!

– Если ты по поводу того, что я высказала Наталье свое мнение, то сразу говорю: я отвечаю за все свои слова и брать их назад не собираюсь. Могу повторить: мне не нравится, как она относится к своим обязанностям жены и матери.

– Я, собственно, не…

Брат искренне изумился, но ее уже понесло:

– Не перебивай, Петя, я еще не договорила. Когда-то она повесилась нашему брату на шею, залезла к нему в постель, и он, как порядочный человек, вынужден был жениться. Мы все с этим согласились, никто из нас даже слова упрека ей не сказал, разве не так?

– Ада, ты с ума сошла? Это нас с тобой абсолютно не касается! К тому же я не…

– Когда она родила, все с ней сюсюкались, особенно Злата: ты, мол, учись, Наташенька, получай диплом и ни о чем не тревожься. А ведь Златушка сама в то время родила троих, ей и без этого хватало забот.

– Злата была тогда так счастлива, – голос Петра Эрнестовича дрогнул, и взгляд его просветлел, – ей весь мир хотелось согреть своей заботой, а Наташа… Она недавно осиротела, ей было всего девятнадцать, и Златушка относилась к ней, как к ребенку. Однако я не…

– Дай и мне сказать, Петя! От всех домашних дел ее освободили, Таней она практически не занималась – Злата с няней заботились обо всех четверых детях одинаково. Материальных проблем она тоже не знала – Сережа даже ее сироте-племяннику Юре постоянно помогал, пока тот не начал работать.

– Ада, прекрати, пожалуйста!

– Нет, я ничего не говорю, наш брат – благородный человек и все делал правильно. Я просто спрашиваю: до каких пор это может продолжаться? Наталья уже давно врач, ей за тридцать, а Злата по-прежнему одна тянет на себе весь дом.

– Злата ушла с работы сразу же после рождения близнецов и решила полностью посвятить себя их воспитанию. Ей нравится заниматься домом и детьми, просто ты, Адонька, устроена иначе и не хочешь этого понять. И потом, почему это Злата одна – ребята и в магазин бегают, и посуду моют, и картошку чистят. Если генеральная уборка или что-то в этом роде, то мы приглашаем девушек с фирмы. А Наташа с утра до вечера на работе и, конечно…

– Пусть перейдет работать на полставки, Сережа получает достаточно. Просто ей нужен предлог, чтобы отвертеться от своих прямых обязанностей! Женщина должна заниматься домом!

В ответ на это безапелляционное утверждение брат Ады Эрнестовны лишь многозначительно поднял брови и усмехнулся.