Назавтра в условленное время Калачов и Черкасов поднялись на борт парохода, который должен был доставить их в Кинешму, а оттуда до мятежного села совсем близко.

– Нуте-с, Фёдор Иванович, расскажите – какая такая секретная надобность вас в наши края занесла? – спросил костромской губернатор, откинувшись на спинку мягкого дивана в отдельной каюте.

– Ваше превосходительство, я … – начал Черкасов.

– Давайте без чинов, – перебил его Калачов, пока не раскусивший, что за птица этот нежданный визитёр. – Имени-отчества вполне достаточно.

– Хорошо, Виктор Васильевич. Служу, как я вам давеча говорил, по третьему делопроизводству Департамента полиции. Секретному. Политический сыск.

– Смутьянов ловите? Революционэров? – губернатор понимал, что всей правды Черкасов не скажет, но любопытство разбирало. – Вряд ли вы, милостивый государь, таковых в Тезине сыщите. Обычные крестьяне. Просто некоторые в купцы выбились, а теперь другим денег заплатить пожалели. Вот и весь сказ. Никакой революции – обычная жадность. Как были лапотным мужичьём, так и остались. Барина теперь на них нет. Он бы выдрал всех плетьми на конюшне – и тишина! А нынче целую команду снаряжать пришлось, чтобы их междоусобицу разрешить.

– Фабриканта тоже выдрать? – удивлённо поднял бровь чиновник секретной части.

– А чем он лучше? – развёл руки Калачов. – Такой же вчерашний крепостной, только ушлый, сумевший деньжат подкопить, а теперь, благодаря своим капиталам, считающий себя чуть ли не ровней нам, дворянам! Ни благородства, ни манер, ни воспитания – а уж спеси то! Богатство им, конечно, много возможностей даёт. Иллюзия появляется, что всё то они купить смогут. Только вот не понимают – не всё продаётся.

– Среди них почти сплошь обладатели миллионных состояний. Чего же они себе не смогут позволить? – заинтересовался Черкасов.

– Породу не купить, милостивый государь, породу. Дворянскую честь, с молоком матери впитанную, – Калачов раздражённо посмотрел в иллюминатор каюты. – Купцы полагают, что приобрёл платье последней парижской моды, хоромы выстроил и уже вознёсся над всем миром. Нет! Кислыми щами от заграничного костюма всё одно несёт на всю округу. Некоторые, представьте себе, заводят породистых рысаков. Понимаете, на кого хотят походить? Так и хочется спросить: «Куда тебе рысак, лапоть? Животное куда благороднее тебя будет». Вы простите моё брюзжание – возраст. Я с годами убедился, царь Александр-Освободитель много мужику свободы дал. Не приспособлен он к ней. Оттого и бунты, и эти ваши … революционэры.

– Интересное наблюдение, – глаза жандарма зажглись насмешливыми огоньками. Он знал о действующих в Империи социалистах, пожалуй, больше всех в стране, поэтому безапелляционные рассуждения провинциального губернатора показались Фёдору Ивановичу такими же забавными, как мысли любого пожилого человека о каком-то новом доселе невиданном явлении, высказанные представителю молодого поколения.

– Да вы не смейтесь, – от Калачова не ускользнула ирония собеседника. – Мои речи старомодны, понимаю. Вы пока горячий, энергии через край, вот и думаете, что я ничего не смыслю в государственных делах. Как господин Грибоедов, Царствие ему небесное, писал: «Сужденья черпаю из забытых газет…». Я такой же был в ваши годы. Братец мой в комиссии при государе Александре II состоял, которая эту крестьянскую реформу готовила. Мы тогда также на стариков рукой махали, которые новых веяний не принимали. Ничего! Поскачете за своими смутьянами, оглянетесь, а жизнь-то уж и прошла, но вы не только их не искоренили, а даже наоборот, больше стало супостатов. Тогда согласитесь, что по старинке да попроще было бы куда как лучше. Не доведут до добра все эти новшества.