которых напомнили ему греческий храм. Карета остановилась в мощеном внутреннем дворике. Кругом возвышались грязно-серые стены больницы. На освещенных окнах не было занавесок. Больные в ночных рубашках подошли к карнизам, чтобы посмотреть, кого судьба послала на этот раз. Вскоре Александр оказался в холодном зале ожидания со сводчатым потолком. Потрескавшийся кафель на полу был черно-белым – цвета доминиканского ордена. Писатель был один и опустился на стул. После беспокойных часов, которые провели на этом стуле люди, сиденье расшаталось. Дюма было не по себе. Что он вообще здесь делает? Ему пора уйти. Раненый в надежных руках.

Открылась тяжелая дверь, ведущая в палаты, где лечили больных. Монахиня вытолкнула оттуда женщину в инвалидном кресле. Лицо той раскраснелось. Она сняла капюшон, волосы ее были распущены. Пряди спадали ей на плечи. Монахиня поставила инвалидную коляску под распятием в противоположном конце комнаты и пробормотала что-то о помощи Божьей. Когда сестра ушла, в зале повисло гнетущее молчание. Тишину усиливали голые стены.

Александр оперся руками о колени.

– Как он? – спросил писатель.

Слова прокатились по комнате словно железные шары.

Дама прищурилась. Ее взгляд скользил по полуаркам на потолке, ища, за что бы зацепиться. Она молчала. Неужели кучер умер?

От тишины у него заболели уши.

– Хотя бы расскажите, кто этот раненый и что вы от меня хотите, – сказал писатель.

Тишина сгустилась. Женщина стиснула зубы.

– Вы все еще думаете, что мы с Леметром заодно, – продолжил Александр. – Разве вы не видели, что я чуть его не застрелил?

– Это был лишь предупредительный выстрел. – Ее слова гремели как раскаты грома. – Думаете, я не видела, как вы намеренно выстрелили в воздух?

Александр хотел было ответить, что считался мастером дуэли и на шпагах, и на пистолетах. Писатель хотел возразить этой дилетантке, что терцеролем можно отпугивать голубей, но никак не убить человека, ехавшего в карете в двадцати шагах от него. Но отчаяние в ее взгляде заставило его промолчать. Об этой смеси гнева и горя, душевной боли и неистовства он обычно писал истории. Дюма никогда бы не подумал, что человек действительно мог проявлять такие сильные чувства.

Александр поднялся и расправил брючины.

– Если вы больше не нуждаетесь в моей помощи… – Он не закончил фразу.

Перед ним сидела молодая женщина в инвалидной коляске. Ее кучер, даже если и не умер, был так тяжело ранен, что она больше не могла на него рассчитывать. Естественно, графиня нуждается в помощи. В его помощи.

– У вас есть родственники или друзья в Париже, которых я могу попросить вас забрать? – спросил Дюма.

Прежде чем она успела ответить, дверь в палаты вновь распахнулась. Оттуда вышел мужчина в темном костюме. На груди у него висел блестящий кожаный фартук, какие носили кузнецы. Однако этот фартук был ярче и усеян красными пятнами. В руках мужчина сжимал тряпку такого же цвета.

– Добрый вечер. Я доктор Лассайи. Кто из вас привез бедолагу с переломанными ногами?

– Я, – ответили Александр и графиня одновременно.

Доктор посмотрел сначала в один конец комнаты, а потом в другой. Наверное, он привык к тому, что родственники в таких случаях садились как можно ближе, стараясь поддержать друг друга.

– Он жив. Нам даже удалось спасти его ноги. Но ходить он сможет только медленно. Кроме того, ему придется остаться здесь на какое-то время. Минимум на три месяца.

Александр догадывался, что за этим последует.

– Разумеется, вам нужно заплатить за его пребывание у нас, – сказал доктор.

– А если я не могу? – спросила графиня.

– Тогда мы будем вынуждены принять быстрое решение и выписать его как можно скорее, – туманно сказал врач.