Твой бесконечно любящий муж
Ф. Достоевский.
Карандаша у меня нет, а то бы распечатал письмо на почте и уведомил тебя, получил ли я сегодня деньги или нет. Все равно, если вчера послала вовремя, то уж наверно сегодня получу. Цалую тебя еще раз, бесценная моя.
P. S. Половина двенадцатого.
Твое письмо получил, а банкирского нет. Сказал мне почтмейстер, чтоб я на почту зашел в пять часов пополудни и что, может быть, тогда будет. Но вряд ли. Стало быть, завтра наверно получу. Сегодня же во всяком случае выехать невозможно; не беспокойся, ангел мой, не засижусь, постараюсь всеми силами скорее.
Это хорошо, что на здешние деньги. Так и надо. Но смущает меня: что если здесь не разменяют потому, что на Francfort>3. А впрочем, конечно, разменяют.
Благодарю тебя, милая, от души цалую и обнимаю.
Достоевский.
P. S. Голубчик мой, прочти со вниманием это письмо. Холод страшный, а зубы ноют. Ну, если я разболеюсь. Да потерпи же хоть капельку. Клянусь, что употреблю все силы, чтоб приехать скорее.
>1 Письмо не сохранилось.
>2 Анна Григорьевна записывает 24 мая в своем «Дневнике»: «Получила Федино письмо. Он говорит, что мое письмо получил, а послания от банкира еще нет, и поэтому-то он еще не выезжает. Не предлог ли это, чтобы остаться там подольше? Федя мне написал смешное письмо, в котором жалуется на страшную зубную боль, просит, чтоб я немного потерпела. Ну, что же делать, я и написала письмо, что пусть так и будет, пусть он останется там подольше».
>3 В «Дневнике» Анна Григорьевна пишет, как она «тотчас же пошла по банкирам», чтобы отправить деньги, «но никто из них не имел сношений с Homburg'ом», пока наконец она не нашла «одного банкира, который взялся перевести на Франкфурт».
Hombourg. 24 мая <18>67.
<В Дрезден.>
АНЯ, МИЛАЯ, друг мои, жена моя, прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я все проиграл, что ты мне прислала, все, все до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, как я буду теперь глядеть на тебя, что скажешь ты про меня теперь!
Одно, и только одно ужасает меня: что ты скажешь, что подумаешь обо мне? Один твой суд мне и страшен! Можешь ли, будешь ли ты теперь меня уважать! А что и любовь без уважения! Ведь этим весь брак наш поколебался. О, друг мой, не вини меня окончательно! Мне игра ненавистна, не только теперь, но и вчера, третьего дня, я проклинал ее; получив вчера деньги и разменяв билет, я пошел с мыслью хоть что-нибудь отыграть, хоть капельку увеличить наши средства. Я так верил в небольшой выигрыш. Сначала проиграл немного, но как стал проигрывать, – захотелось отыграться, а как проиграл еще более, тогда уж поневоле [начал] продолжать играть, чтоб воротить по крайней мере деньги нужные на отъезд и – проиграл все. Аня, я не умоляю тебя сжалиться надо мной, лучше будь беспристрастна, но страшно боюсь суда твоего. Про себя я не боюсь. Напротив, теперь, теперь, после такого урока, я вдруг сделался совершенно спокоен за мою будущность. Теперь работа и труд, работа и труд, и я докажу еще, что я могу сделать! Как уладятся обстоятельства дальнейшие – не знаю, но теперь Катков не откажет. А все дальнейшее, я думаю, будет зависеть от достоинства моего труда. Хорош будет, и деньги явятся. О, если б только дело касалось до одного меня, я бы теперь и думать не стал, засмеялся бы, махнул рукой и уехал. Но ты ведь не можешь же не произнести своего суждения над моим поступком, и вот это-то и смущает меня и мучает. Аня, только бы любви твоей мне не потерять. При наших и без того скверных обстоятельствах, я извел на эту поездку в Гомбург и проиграл слишком 1000 франков, до 350 руб.! Это преступление!