– А ты иди за мной и сделай-ка лицо пораболепнее! Дарую тебе великую честь показаться на глаза самого господина твоего, Его Светлости Князя… Помнишь хоть, как зовут его, Ежевика?

Инга только неловко кивнула. Да откудова ей знать и на кой бы ляд? Она бы и все сорок сороков имён собственного хозяина не повторила, хоть ей ногти щипцами рви! А сердце так и зашлось, так и упало в самые пятки! Как так, её, свинью тощую, и в самое сердце замка? Княгиня-то сама доброта, да и то чёрт её разберёт, чего у нее в рукаве расшитом припрятано – милость ли или тридцать батогов по масластому хребту. А чего надумает про неё князь…

Сглотнула Инга, вдавила пальцы прямо в раны на ладонях и за госпожой спасительницей поплелась. Только сейчас поняла она, что госпожа княгиня-то хрома! А хромые все злые! «Вот отчего госпожа на покорную-то не смахивает, дерзкая! – тешила она мыслишки в прямую, как доска, спину княгини глядючи. – Гаркнет ей князь – отправь, жена, эту падаль на корм свиньям! А она не согласится… вот же чудо будет, когда жена поспорит с мужем – всё равно что мышь с лошадью!»

У Инги аж волоски зашевелились на загривке. Ей уже не терпелось увидеть, каковы они есть, эти ангелы, настоящие избранные богом, наделённые властью женщины! Где у них тот ров с тёмной водой пролегает, который не перелететь, не перепрыгнуть? «Ведь их не отправляют на бойню кишки отмывать! И не вешают на городской стене, и даже не бросают палачу под три-десять плетей! Чего же боятся они, чем их мужья наказывают?» – Инга так погрязла в своих гаданиях, что, когда Катэрина остановилась, впилилась в неё и больно носом ударилась.

– Ой… господом молю, простите, госпожа, – залепетала было она, но княгиня досадливо холёной рукой махнула и сама, без помощи слуги, открыла тяжёлую дверь с горгульей посередь. Во пасти уродливая тварь держала алое яблоко, так искусно сделанное, что Инга потянулась его сорвать… Но одумалась и шагнула вслед за госпожой во тьму, едва живую в свете тонких свечей.

Рот открыв, глядела Инга на всемогущего господина, выше которого только король. Совсем не таким она запомнила господина Абеларда Проклятого, величественного и ужасающего, как Чернобог, с седыми длинными волосами, в бархатном плаще и на коне в железо закованном! От одних только мыслей о Проклятом в костях ледяная ломота и тело само пополам сгибается, поклониться торопится, убраться с благородных глаз!

А этот князь лежал посреди огромной кровати, едва занимая собой десятую часть. Из-под серого мехового одеяла только голова его выглядывала в реденьких клочках грязных седых волос. «Да он же как Кощей высохший!» – едва не крикнула Инга и снова впилась в ранку на левой руке. В точности, как если госпожа надумала пошутить и сняла казненного с городской стены, где тот провисел три дня! И вонь стоит точно такая, как сдох кто покрупней а псы не растащили!

Да только как бы ни был жалок и слаб ядовитый змей, он всё ещё хозяин и господин, одно шевеление мизинца его отшвырнёт любого из черни ли, из купцов, в руки княжеского палача!

И так нехорошо девчонке стало, рядом с роскошной князевой женой, да перед глазами князя, в камзоле изорванном не по размеру, того и гляди с тощего плеча свалится! Босые стопы примерзли к каменному полу. Стоит она, корявое дерево, ногу за ногу прячет, да куда тут денешься?

– Господин мой, муж! – медоточиво запела Катэрина, приседая перед тряпичным чучелом. – Счастлива видеть вас в добром здравии!

Инга чуть в кулак не прыснула, едва удержалась. Какое уж там «здравие», да ещё и доброе? Никак, госпожа смеяться изволили? Лежит усохший мертвец и то ли дышит, то ли нет – непонятно, одни глаза пустые шевелятся! Ни дать ни взять упырь восставший, кукла Сатаны!