Это был рефлекс, вполне естественный, но, в силу обстоятельств, мучительный до ужаса: я переживала нечто важное и испытывала потребность поделиться с человеком, который был моим главным собеседником шесть с лишним лет. Гордился бы он мной? Удивился бы? Посмеялся? Всего понемногу? Какую-то минуту я всерьез думала вернуться назад, чтобы разрыдаться на коленях Жюли Вейе. Вместо этого я пустилась наутек, как будто могла убежать от этой внезапной и настоятельной потребности, и промчалась бегом три квартала, отделявшие меня от дома Катрин и Никола.

– Жен! – крикнул Ной, когда я вошла в квартиру, встрепанная и запыхавшаяся. – Твои коты – гомосексуалисты!

– Что?!!

Нет ничего лучше мальчика восьми с половиной лет, когда вас требуется от чего-либо отвлечь.

– Ти-Гус и Ти-Мусс гомосексуалисты!

Он взял меня за руку и повел к моей комнате под искрящимися весельем взглядами сидевших в гостиной Катрин и Эмилио. На цветном одеяле два кота лежали в обнимку и поочередно лизали друг другу мордочку, громко мурлыча.

– Они целуются по-французски! – сказал Ной с таким ошарашенным видом, что я прыснула.

– Это не… это потому, что они братья, вот, и потом…

– Они братья? – Теперь он пришел в настоящий ужас. – Они братья и гомосексуалисты?

– Они не гомосексуалисты, – сказала я, – они коты…

– Бывают утки-гомосексуалисты! – встрял Ной.

– Да, но… Ти-Гус и Ти-Мусс не…

Никола положил мне руку на плечо:

– Женевьева! Ничего страшного, если коты и геи…

Я уставилась на него. Весь этот разговор был каким-то сюрреалистическим. Никола хотел преподать своему сыну урок толерантности?

– Ладно, – согласилась я. – Ничего страшного.

– Так они геи? – не унимался Ной.

– Нет. Но это не важно, мы все равно их любим.

Никола за спиной Ноя одобрительно закивал.

– У меня много друзей-геев, – ни с того ни с сего сказала Катрин.

– Может быть, познакомим их с Ти-Гусом и Ти-Муссом? – предложил Ной.

– Хорошая идея.

– Эй, Женевьева! – крикнул за моей спиной Эмилио. Он произносил «Йенебьеба». – Как все прошло у psicóloga?

– СПАСИБО! – фыркнула я, замахнувшись рукой на Эмилио. Катрин и Никола повернулись ко мне с преувеличенно сокрушенным видом. «Повезло, что Эмилио здесь, а?» – добавила я. А Эмилио на диване смеялся, гордый собой.

– Что такое psicóloga? – спросил Ной.

– Психолог.

– Ты ходила к психологу?

– Ну да, ходила.

– Потому что ты псих?

Вопрос был такой простодушный, что Никола, Эмилио и я расхохотались.

– Не только психи ходят к психологам, – сказала Катрин – она-то перебывала у доброго десятка, и весь «вербатим» ее бесконечного психоанализа мы знали наизусть. – Тебе тоже может когда-нибудь понадобиться психологическая помощь, Ной, и потом…

– Ладно, Кэт, хватит, – оборвал ее Никола.

– Да… Ладно… – Она была очень смешная, когда вдруг осознавала свое отсутствие фильтров и внезапно горько об этом сожалела. – Да! – встрепенулась она, пожалуй, слишком живо. – Жен! Расскажи нам!

– Что ж… запишите эту дату, потому что мне сегодня, как-никак, сказали следующую фразу: «Наверняка под твоим дерьмом есть и что-то хорошее».

Никола засмеялся и зааплодировал:

– Браво! Жюли Вейе, дамы и господа. Она не разочарует! Я ведь тебя предупреждал, а, Жен?

– Вряд ли есть степень предупреждения, достаточная, чтобы меня к этому подготовить.

– Приколы давай! – потребовала Катрин, протягивая мне большой стакан вина.

Я села между ней и Эмилио, а Никола пододвинул к нам стул. Я уже почти забыла отчаянное и мучительное желание позвонить Флориану, накатившее на меня перед приходом сюда. Я рассказала, в общих чертах, о моей встрече с Жюли, кое-что опустив. Но мои друзья, хоть и не обладали проницательностью Жюли Вейе, знали меня как свои пять пальцев.