Я договариваю, а папа слегка улыбается. Даже Света хихикает. Все вдруг с той ноги встали, не пойму?

Когда после бодрящего душа я снова выхожу к ним, отец уже при параде. Света как раз поправляет его наспех завязанный галстук. И в выходные он батрачит без остановки.

– Подкинешь меня к мозгоправу? – Мой вопрос повисает в тишине.

На самом деле, я спрашиваю, потому что тупо не помню, где оставил тачку. Не признаваться же?

– Твоя машина в двух кварталах отсюда на парковке супермаркета, – спокойно произносит отец.

Точно, пацаны там «загружались» на вечер, а я с ними поехал. Не сел за руль, потому как покурил.

– Подвести или сам?

– Сам.

Как раз прогуляюсь.

Когда спустя двадцать минут я нахожу крошку, стоящую поперек площадки, то усмехаюсь под нос. После прыгаю в салон и со старта вжимаю педаль в пол, чтобы со свистом ворваться на дорогу и подрезать несколько развалюх.

Знакомое чувство страха растет внутри вместе со стрелкой на спидометре. Оно медленно заполняет грудную клетку, затрудняет дыхание, сжимает сердце и поднимается выше, к шее и горлу. Я увеличиваю скорость и с криком «ву-ху» выезжаю на встречную полосу, чтобы обогнать поток машин.

Когда я всего в паре метров ухожу от лобового столкновения, мое сердце бьется так, что должно оставлять синяки изнутри. Я оглушен, слышу только свой пульс. Пальцы дрожат – так стиснул руль. Постепенно сбавляю скорость и вспоминаю, как дышать. У меня много триггеров – скорость, машины, числа и даты. И я справляюсь, как умею. Клин клином.

Через полтора часа, развалившись в кожаном кресле, я заканчиваю сеанс самокопания у мозгоправа. По крайней мере, планирую закончить.

– Из-за меня родители часто ссорились. Из-за ссор отец ушел к другой. Из-за его ухода мама стала много работать. Из-за усталости уснула за рулем и попала в аварию. Я виноват в ее смерти больше, чем кто-либо другой. Вы меня не переубедите, сколько ни пытайтесь.

– Если ты будешь повторять одно и то же раз за разом, правды в этом не прибавится.

– Я был сложным ребенком.

– Это не делает тебя виноватым в разводе родителей. Люди расходятся.

Мы сталкиваемся взглядами. Мозгоправ откладывает блокнот с ручкой и наклоняется чуть ближе.

– Сегодня ты откровенен. Что произошло?

Он изучающе смотрит на меня из-за толстых линз. Ненавижу ощущать себя Элджерноном*.

– Паническая атака означает, что все напрасно? Все эти полгода?

– Сначала ответь, пожалуйста, на мой вопрос. Что-то изменилось. Тебя что-то беспокоит.

У этого старого хрена рентген-аппарат в очки вшит? Видит насквозь.

– Есть девчонка, – сквозь зубы выдавливаю я, – которая видела меня. В момент слабости. И это не дает мне покоя.

Он очень долго о чем-то думает. Я выдерживаю тишину, хоть мне это дается с трудом.

– Нужно с ней пообщаться, – внезапно выдает. – Пригласи ее на сеанс.

– Нет, – твердо и безапелляционно отрезаю я.

– Она видела самое сложное в тебе и не отвернулась. Что мешает позвать ее?

Я молчу. Да ни за что! Никаких вариантов!

– После обсудим сокращение сеансов. Я вижу улучшения, но в твоей истории остаются пробелы, которые нужно заполнить.

Спустившись вниз, я закуриваю прямо на крыльце бизнес-центра, где проходят наши встречи. Провокация мозгоправа срабатывает, борьба внутри меня разгорается.

Сделав две большие затяжки, я со злостью бросаю окурок на землю и топчу ногой. Звоню Марату и спрашиваю, где найти его сумасшедшую подружку.

– Ты же понимаешь, что я тебе шею сверну, если ты ее обидишь, – говорит брат.

У нее в фанатах все, кого я знаю?

– Заметано, где?

– По субботам она в скейтпарке.

Задумавшись, я смотрю вдаль. Это ведь правда выход: ее любит отец, она может помочь избавиться от опеки, вырваться из дома. Она может помочь с мозгоправом, может помочь обрести душевное равновесие. Ну для вида хотя бы.