– Бред, – рассерженно выплюнула Шелби в сторону урны, затем повернулась к больничной койке, на которой лежал шериф.

Нахмуренные брови тут же расслабились, а морщины на лбу разгладились. Виновато поджав губы, она прикоснулась к тёплой щеке отца, поправила тонкую резинку маски аппарата искусственного дыхания, которая врезалась в бледную щеку. Круги под глазами мужчины, казалось, потемнели ещё сильнее, а синяк на правой скуле стал фиолетово-синим, насыщенным, как и другой – более маленький, перекрывающий густую бровь на той же стороне. Так выглядел человек, которого восхваляли в брошюре и который отдал почти всю свою жизнь ради благополучия страны.

Уильям, как никто другой, знал, что в нынешние времена такие понятия, как «справедливость» и «честность» не стоили ни гроша. Зато человеческая свобода и безнаказанность имели высокую цену, и некоторые даже готовы были за неё заплатить. Шелби в последнее время часто замечала, как на горбатой переносице отца собиралась складка, а брови почти сливались в одну, стоило ему сесть в своё любимое кресло после очередного рабочего дня. Он часто злился на коллег и о причине своего недовольства говорил вскользь, но девушка понимала, чем был раздосадован человек, внёсший огромный вклад в безопасное будущее своего любимого городка.

Уильям Эртон, поступивший на службу сразу после успешной учёбы в академии, души не чаял в своей работе. В те времена заключённых можно было телесно наказывать: случалось и такое, что кого-то забивали до коматозного состояния, но это быстро удавалось скрыть от гражданских. Даже стараться не приходилось: никто из местных и думать не хотел о посещении своеобразной достопримечательности. Преступников ненавидели, ни за какие деньги не хотели помогать им, потому что знали обо всех грехах, совершённых ими.

Медленно, но верно порядок в полиции менялся: у заключённых появились права, к ним стали относиться, как к обычным гражданским. Бывало, служители закона могли позволить себе пару грязных словцов, но без рукоприкладства. Уильям искренне их не понимал. Ему хотелось избивать тирана, издевавшегося над своими детьми, в несколько раз сильнее, чтобы следы на морщинистом, обросшем лице были больше, ярче. Жажда отмщения и равноценной платы не утихала в нём до самого переломного момента. Шелби не могла знать и того, что шерифу часто делали выговоры его коллеги, даже те, что были званием помладше.

Однако малоприятная истина, как и другие отвратительные вещи, которые раньше девушка не замечала, открылись ей вчера. Обо всех подробностях ранения отца она узнала от Дженкинса. Который раз за утро прогоняя в голове один и тот же разговор, она представляла наполненную запахом кофе гостиную и тяжёлые вздохи Майкла, пытающегося подобрать правильные слова.

– Миссис Берч, с вашего позволения… – неловко заговорил он, протирая большой ладонью лоб, покрытый испариной. Лишние свидетели и слушатели здесь были не нужны.

Маргарет сразу это поняла, поднялась с кресла нарочито медленно, громко цокнула и недовольно пробормотала:

– Нужны мне ваши тайны. Меня скучные будни полицейских не интересуют.

Неприятный, громкий стук каблуков, давящий на перепонки, со временем стих, а после долгожданного щелчка двери Шелби наконец смогла спокойно вздохнуть и со всем вниманием выслушать мужчину. Тот не стал медлить и начал рассказывать подробности:

– На твоего отца напали во время операции по поимке преступника. И проблема заключается в том, что в тот день на месте покушения находилось большое количество людей. Меня, к сожалению, там не было, поэтому я не смог его защитить, прости.