– Зря я не убила его… – вдруг прошептала девушка, вновь открыв глаза, блеснувшие кровью, – Зря не убила тогда… зачем-то пощадила, хотела дать шанс. Что же я наделала… надо было добить. Выпить досуха, развешать внутренности по камере, а затем взорвать там все к чертовой матери… это проклятое место не должно было существовать… – как в бреду шевеля бледными губами, Беатрис чуть повернула голову в его сторону, – Он не только хотел снова запереть меня… он и тебя заставил пройти через этот ужас снова. Заставил нас пройти через этот кошмар. Зализывает раны и строит козни, пока мы с тобой просто пытаемся выжить!.. – она вновь отвернулась к огню, неосознанно теребя пальцами клочок бурой шерсти, застрявший меж досок, – Ничего… его время еще придет… совсем скоро. Я… исправлю свою оплошность. Заглажу вину… и все будет хорошо. Я исправлюсь, Айзек. Надеюсь, ты сможешь меня простить…

Слепой жар поселился в голове, опутывая мысли пористыми, гнилостными щупальцами, источающими яд. Внезапная вспышка ярости, подогретая долго томимым отчаянием и жгучим чувством вины. Оскорбленное чувство справедливости, брошенное в благодатную почву в момент духовного кризиса, удобряемое возможностью неминуемой кары…

Айзек довольно долго стоял, скрытый тенями, он несколько раз хотел броситься вперед к сидящей на полу у камина Беатрис, слушая как она бормочет себе под нос слова проклятий, хотел прервать этот поток ищущей добычу боли, но четко осознавал, что должен выслушать до конца, понять, что происходит с ней, с ними… Наконец, не выдержал. В очередной раз принимать то, как она говорит о том, что виновата перед ним было просто невыносимо. Широкими шагами он пересек комнату, словно вихрь, остановился перед ней, упавшей на колени, сломленной в очередной раз, потерявшей веру в незыблемость их чувств и от того бесконечно уязвимой.

– Вставай. Встань, Беатрис!

Он мягко подхватил ее локоть, утягивая девушку вверх, и та, выпрямившись, оказалась очень близко, почти вплотную, и тут же почувствовала тяжелое дыхание на своих щеках и шее. Смятенное лицо ее, от смущения, от вспышек голодного пламени, вырывающегося из камина, в этот момент было особенно прекрасно.

– Не говори так. И… не смей стоять передо мной так. Это только моя прерогатива, только моя милость – возможность быть у твоих ног. Я запрещаю тебе вставать на колени перед кем-либо, кроме Господа. Другого невозможно представить. Слышишь? Я прошу тебя…

Его руки мягко обвили ее спину и плечи, давая почувствовать их тяжесть и силу. Смяли вместе с ними не только плоть, но и непрошеный протест, саму возможность возражений. Это был тот плен, который подкупает сильней всего, в котором хочется остаться навечно, признавая себя частью общего, светлого чувства – томительного счастья. Мужчина мягко прижал девушку к себе, запуская ладони в зыбкую тьму ее волос.

– Скорей всего, этому нет ответа, но… я знаю точно, пройдя какой-то рубеж, каждый человек ищет в себе силы измениться. Будь то жизнь или смерть, крещение, потеря и обжигающая ненависть, мы все пытаемся влиться в этот поток, измениться и изменить мир вокруг себя. В каждое сокрушительное падение мы призываем высшие силы, чтобы просить, чтобы проклясть их, и это правильно… Но есть то, что этому неподвластно. «Любовь не ищет своего, не мыслит зла», тебе нет нужды оправдываться перед ее лицом, перед моим лицом. Ты знаешь… я просто живу одним лишь твоим именем. Неважно, как бьется твое сердце. Быстро или медленно. Бьется ли оно вообще. Неважно, кем ты была или станешь, важно то, что сейчас, в эту минуту, Господь дает нам шанс быть рядом, быть вместе, просто держаться за руки…