Картина мира для древнего человека складывалась из нескольких взаимообусловленных и сосуществующих на разных уровнях аспектов – космического (астрономического), географического, религиозно-мифологического и личного восприятия (см. подробнее: Bannert, 1559 ff.; Baudy). Объективно существующее (физическое) пространство при этом часто не совпадает с пространством субъективным (человеческим) (см.: Gosztonyi, Das Raumproblem, 532–541).

Поэтому и ориентация по странам света – помимо своего естественного практического значения (на охоте, в путешествиях, на войне) – имела, как правило, также и сакральный смысл. Древний человек стремился в окружающем его микрокосме воссоздать пространственно-временные структуры, имитирующие макрокосмические отношения, не в малой степени с целью иметь возможность, оперируя с этой моделью, воздействовать на макрокосмические силы, управляющие его бытием. Города, храмы и жилища основывались и возводились в соответствии с закономерностями космического порядка, проецируемыми на землю, культовые обряды возникали из стремления и возможности воздействовать с помощью священнодействий на космические процессы.

Историку культуры интересны проявления ориентационных принципов и представлений как в светской сфере (в повседневной жизни; в геокартографическом определении пространственных отношений на земной поверхности; в планировании жилищ, городов, военных лагерей, при межевании земельных наделов и т. д.), так и в области сакрального (в ориентации культовых зданий и площадок; в ориентации при молитве и других культовых действиях – процессиях, жертвоприношениях, прорицаниях, гаданиях, крещении и пр.; в ориентации погребений и т. д.).

О единстве и универсальности различных аспектов конструирования и восприятия окружающего человека мира хорошо сказал Е. М. Мелетинский: «В архаических и древних обществах космическая модель… является основой некоей универсальной глобальной символической модели, которая реализуется в ритуалах – этих сакрализованных и стереотипизованных формах социального поведения, в устройстве “мужского дома” и племенного селения, храма и города, в семейно-брачных отношениях, в одежде, в приготовлении пищи, в производственной деятельности, в самых разнообразных планах в сфере коллективных представлений и поведения. На всех этих “уровнях” воспроизводятся те же символы и структурные конфигурации. Этим архаические культуры, в частности, отличаются от более поздних этапов исторической жизни, с их идеологической дифференцированностью, конкуренцией различных идеологических форм и представлений, при которых квазимифологические символические классификации неизбежно фрагментарны, субъективны и не имеют тотального значения и распространения» (Мелетинский, Поэтика, 236).

Следует подчеркнуть, что ориентация по странам света – по крайней мере, в том виде, как она дошла до нас, запечатленная в различных памятниках духовной и материальной культуры, имела для древнего человека прежде всего сакральное значение, будучи важным элементом религиозного действа, ритуала, культа. Именно о такого рода ориентации сохранилось наибольшее количество данных в древних источниках. Даже если мы рассматриваем ориентацию светской архитектуры, искусства, даже межевания полей, то те их элементы, которые отчетливо ориентированы, также, как правило, объясняются вторжением в эти сферы жизни сакрального элемента (ср. высказывание И. М. Дьяконова: «вплоть до поздней древности иных мировоззрений, кроме религиозных, практически не существовало», см.: Мифологии древнего мира, 29; ср.: Stephan, Ortung, 3).