Да, Миша был обаятельным. Но более всего восхищало Анну, что он, в отличие от нее и других лиц «сомнительной» национальности в институте не впадал в ступор, если в разговоре всплывало слово «еврей», а, напротив, всячески подчеркивал свою принадлежность к этому роду-племени. Он сыпал еврейскими анекдотами, которые были у него наготове на любой случай жизни. Но мало того, Миша восторженно воспевал волшебную страну Израиль, текущую молоком, медом и невиданными фруктами. А уж апельсины, мандарины и гранаты растут прямо на улицах, ешь – не хочу! Израиль и его героические обитатели были единственной темой, о которой он говорил серьезно. Похоже, об этой стране Миша знал все. Он рассказывал о тамошних сельскохозяйственных коммунах, чье название – кибуцы – неизменно вызывало в слушателях в зависимости от их пола смех или смущение. И о сказочной жизни бесстрашных, веселых и сильных людей, готовых в любую минуту с оружием в руках отстаивать свою страну и реальный, «а не как у нас – с перегибами и недогибами», социализм, который они там построили.

С ним для виду спорили, но было видно, что большинству хочется, чтобы он, как говорится, с фактами и цифрами в руках опроверг небылицы советской пропаганды. Что он и делал весело и артистично.

Анна после каждого такого разговора испытывала приливы гордости. А тут наступил июнь, и грянула шестидневная война. Невероятная и сокрушительная победа маленького Израиля вызвала оторопь и изумление. Хотя все были осведомлены о вероломстве и подлых приемах израильской военщины, но было очевидно, что в отдельно взятом отделе небольшого уральского института большинство сотрудников болело за евреев. Мишу втихаря поздравляли. Он сиял и чувствовал себя именинником…

После той ослепительной победы Миша часами мог обсуждать с Анной ее детали. Они вообще сильно сблизились. Наверное, впервые за ее долгую жизнь она могла сказать, что у нее появился друг. Иногда они ходили в кино. Часто Миша забегал в ее комнатку в коммуналке, а изредка и она к нему заглядывала. Он недавно получил двушку в новом доме, где жил один, «как барин». Он успел дважды жениться и развестись. В Одессе у него подрастал сын, которого он видел последний раз 5 лет назад.

И они говорили, говорили, говорили. Иногда до позднего вечера. Но Миша совсем не воспринимал ее как женщину, и это Анну задевало. Однажды она не выдержала и спросила, неужели она так ему… неприятна? От неожиданности этот никогда не лезший за словом в карман остряк даже опешил:

– Э-э… Но мы же друзья? Нет, ты не думай – ты симпатичная. Особенно в этом ракурсе.

И Миша стал показывать ракурс, в котором она бывает «симпатичная». Но Анна и это стерпела. Только спросила:

– Ради чего ты тратишь на меня столько времени?

– Мне с тобой интересно, Анюта.

Он приносил ей книжки про Израиль, каким-то чудом попадали в их город. Однажды принес самоучитель иврита. Тот почти рассыпался, а несколько страниц были утеряны. Анна привела самоучитель в относительный порядок и начала штудировать, удивляясь тому, как удивительно логично этот язык устроен и как слова, по-русски не имеющие между собой ничего общего, сидят, словно вырастая одно из другого на одном кусте.

Миша буквально бредил Израилем. Он ежедневно слушал передачи израильского радио. Конечно, в их городе тоже тарахтели глушилки, но не так яростно, как в столицах. Так что можно было разобрать. Миша метался по всей квартире со своей «Спидолой», прислонял ее к трубам, убегал в сортир, где, по его словам, было лучше слышно. Уехать на историческую родину было его мечтой, хотя она и казалась несбыточной.