Эти другие религии говорили римлянам: продолжайте поклоняться собственным богам, поклоняйтесь стольким богам, скольким хотите, только примите вдобавок еще и этого; ваши боги хороши, но мы предлагаем вам кое-что получше в каком-то конкретном смысле, некое более совершенное утверждение общей истины, примите и его тоже. Христианство же говорит: нет, все эти учения ложны, всякое идолопоклонство – смертный грех, вы должны отказаться от всех этих учений и принять только наше как единственно истинную и исключительную веру. И такого учения христиане придерживались в своей повседневной жизни, и зачастую оно касалось даже таких мелочей, как пища, которую следовало есть, и профессии, которыми следовало заниматься. Это было требование совершенно новое и непостижимое для обычного языческого разума, воспитанного в идеях неограниченного пантеона, хотя тенденцию к монотеизму и можно найти в самой развитой религиозной мысли того времени. Неудивительно, что решимость христианина скорее пойти на смерть, чем выполнить простейший обряд языческого богослужения, казалась римлянам самой упрямой и безумной глупостью. Иными словами, нужно было полностью перевернуть исконно присущие древнему разуму взгляды на вопросы религии, прежде чем новая вера смогла бы выполнить столь трудную задачу, не вполне завершенную в ту эпоху, что мы увидим ниже, когда приступим к рассмотрению того, как трансформировались христианские идеи в результате этой борьбы.

И все же, невзирая на эти препятствия и, по-видимому, небольшие шансы на успех, христианство добилось чрезвычайно быстрого прогресса в относительном увеличении количества своих сторонников. Исходящее из ничтожной провинции, от презираемого народа, провозглашенное какой-то горсткой невежественных трудяг, требующее неслыханного самоконтроля и самоотречения, обреченное со временем нажить себе могущественных врагов в высококультурном и критически настроенном обществе, на которое оно нападало, – все было против него. Но всего лишь за одно поколение оно стало успешно проповедоваться во всех центральных провинциях Римской империи и далеко за ее пределами. Во II веке его прогресс среди всех классов шел очень быстро. Менее чем за триста лет после распятия Христа оно стало признанной религией императорского двора, повсюду в империи встало на равное юридическое основание с язычеством и еще до окончания века стало единственной законной религией государства. Такой успех христианства кажется чудом, и Фримен ничуть не преувеличил, сказав так: «Чудо из чудес, более великое, чем высохшие моря и расколотые скалы, более великое, чем воскрешение мертвых к жизни, случилось, когда Август на своем троне, понтифик римских богов и сам бог для подданных Рима, склонился перед распятым жителем провинции своей империи». Христианство должно было обладать какими-то огромными преимуществами, которые компенсировали бы его трудности и позволили бы ему добиться столь скорой победы перед лицом таких преград.

Самыми важными, куда более важными, чем остальные из преимуществ, была определенность и уверенность его учения в вопросах бессмертия души и искупления греха.

Какой бы причиной его ни объясняли, факт остается фактом: общество империи чрезвычайно интересовали эти два вопроса. В последние дни республики вера римлян в их народную мифологию, возможно, ослабела, но интерес к более глубоким проблемам религии только усилился. В начальные дни империи на первый план вышел более насущный вопрос: живет ли душа после смерти? можем ли мы узнать хоть что-то о будущей жизни? – и различные формы религии, главным образом с Востока, например, культ Изиды, какое-то время собирали многочисленных приверженцев, поскольку, как казалось, предлагалось более полное откровение по этому вопросу. Когда наступили черные дни и над империей сгустились злобные тучи, другой вопрос потребовал к себе большего внимания, и на Западе привычной стала практика всевозможных искупительных обрядов восточного происхождения, чудовищно кровавых, отвратительного характера. Среди них первое место принадлежало митраизму, который в какой-то момент казался серьезным соперником христианства. Но искреннего человека, ищущего помощи в какой-то ясно осознаваемой духовной нужде, практика обрядов и ритуалов не может удовлетворить надолго, и христианство обладает огромным преимуществом перед своими соперниками в самом характере своего учения в этих вопросах и в уверенности в своей вере. Христианский учитель не говорил: я верю. Он говорил: я знаю. По вопросу о бессмертии он обращался к фактическому случаю воскресения, подтвержденному, по его словам, свидетельством множества очевидцев – основатель его веры не восстал из мертвых благодаря какому-то чудотворцу, который вызвал его к жизни заклинаниями, а воскрес сам, благодаря силе внутренней и высшей жизни, над которой не властна смерть. По вопросу о прощении греха он обращался к историям бесчисленных людей – и даже общин и племен, – преображенных силой его Евангелия от жизни во грехе и вырождении к жизни дисциплинированной и праведной.