Эти события сильно отразились на Соединенных Штатах Америки, первом независимом европейском государстве, основанном на дальнем берегу Атлантики. «Над Европой некоторое время сгущаются тучи, – замечал Александр Гамильтон. – Если грянет буря, кто может обещать, что на своем пути эта буря не затронет нас?» Нейтралитета или сдержанности будет недостаточно. «Нужно помнить, – продолжал Гамильтон, – что не всегда мы можем выбирать – мир или война; мы можем быть сколь угодно умеренными или лишенными честолюбия, но нельзя полагаться на умеренность или надеяться утолить амбиции других».[383] Способность даже малых стран навредить американским интересам была продемонстрирована, когда после революции Америка лишилась защиты британского Королевского флота. Американские торговые суда немедленно подверглись нападениям берберских пиратов из Северной Африки. Речь ни в коем случае не шла просто о защите «чести»: активная коммерция рассматривалась как необходимое условие укрепления молодой республики в соперничестве с Францией и Британией.[384] В марте 1785 года посол Триполи в Лондоне уведомил Томаса Джефферсона и Джона Адамса, что все народы, не признающие авторитет Корана, являются «грешниками, так что теперь мы вправе и обязаны объявить войну любому, кого найдем, и обратить в рабство всех, кого захватим». Попытки договориться с пиратами лишь привели к возрастанию их требований. Другими словами, США волей-неволей пришлось взаимодействовать с мусульманским миром.

Многочисленные угрозы новой республике возникали и рядом с домом. В 1784 году Испания закрыла Миссисипи для навигации и занялась строительством укреплений в Техасе. Это спровоцировало негодование колонистов. «Разве мы прислуживаем испанцам, как некогда дети Израилевы прислуживали египтянам?» – вопрошало открытое письмо, которое зачитывали в 1786 году на городских собраниях и на заседаниях судов.[385] Министр иностранных дел Джон Джей гадал, на самом ли деле французы «окончательно отринули мысль обзавестись собственными колониями в Америке». Именно страх перед превентивным нападением со стороны любой европейской державы побуждал молодую республику вкладывать средства в изыскательские экспедиции на запад.[386] Хуже того, Британия удерживала Канаду и вернула себе господство на море после короткого периода в ходе войны за независимость. Британцев подозревали не только в том, что они подбивают к мятежу индейские племена, но и в том, что они готовят восстание в западном Массачусетсе. В результате, как заметил Гамильтон в середине декабря 1787 года, «с территориями Британии, Испании и индейских племен по соседству с нашими… Союз окружен от Мэна до Джорджии».[387] Иными словами, все те проблемы, которые привели к отделению от Британии, так и остались нерешенными.

Более того, конституционные механизмы, унаследованные от революции, совершенно не годились для вызовов конца 1780-х годов. В стране не существовало реальной исполнительной власти, Конгресс не имел возможности повышать налоги для оплаты общенациональных проектов, а все международные договоры подлежали ратификации каждым штатом, прежде чем вступить в действие. Долги времен революции в основном лежали на отдельных штатах, однако на их возмещение надежд было мало, а это подрывало доверие к кредитоспособности государства в целом. Союз не имел полноценной армии, поскольку штаты не могли договориться, как оплачивать ее содержание; вдобавок многие американцы опасались, что такая армия может быть использована для подавления свобод. Узы, объединявшие конфедерацию, были настолько непрочными, что многие полагали, будто Союз в скором времени распадется на части или погрузится в гражданскую войну. Этот страх особенно ощущался в связи с волновавшим всех вопросом относительно Запада. Гамильтон предвидел «территориальные споры» относительно «широких просторов западных земель».