Напор воды со стороны намыва превысил все допустимые нормы, ее уровень поднялся до самых крайних пределов. Давление на плотину-дамбу обвалования, до тех пор удерживавшей пульпу, стало критическим. В конце концов она потеряла прочность, прорвалась в нескольких местах, а потом совсем развалилась и рухнула.

Целая река земляной грязи, сметая все на своем пути, понеслась к жилому району Куреневка. По крутой спускавшейся вниз улице поплыли скамейки, бочки, садовые калитки. Некоторые обитатели домов, чтобы спастись, взбирались на крыши. Сколько человек погибло и было ранено никто не знает точно. Понадобилось несколько лет, чтобы восстановить все разрушенное.

Вот так сама земля восстала против новых преступлений теперь уже других фашистов, советских.


Последняя встреча Жени с Бабьим яром была односторонней. Он пришел на нее один, так как никакого Яра уже не было. Вместо него перед ним лежала равнинная плоскость, где росли вверх этажи блочных домов. Рядом пробегало новое шоссе, а еще подальше стояли вешки для разбивки городского стадиона. Женя прошел на одну из стройплощадок. Около экскаватора стояла группа людей, громко и возбужденно что-то обсуждавших. Он приблизился к ним и увидел грустную картину. Возле экскаваторного ковша в мокром каменистом грунте лежала похожая на вязанку дров кучка обугленных человеческих костей, скрученных колючей проволокой.

– Да, тяжело на это смотреть, – отходя в сторону, сказал высокий человек в строительной каске и, увидев женин недоуменный взгляд, добавил: – Это немцы перед отходом из Киева, чтобы следов не осталось, обливали трупы соляркой и сжигали.

Только в 1976 году под давлением общественности брежневские чиновники позволили в укромном уголке этой территории установить небольшой памятник. На каменной стеле была выбита странная надпись, гласящая, что она установлена на месте массового уничтожения немецко-фашистскими оккупантами в 1941-43 годах мирного населения и советских военнопленных.

И ни слова о том, что эти мирные жители были евреи…


Хорошо известно стихотворение Е. Евтушенко о Бабьем яре. Но об этой трагедии не менее пронзительные строфы еще до него и в противовес ему без широкой огласки написал И. Эренбург:

К чему слова и что перо,
Когда на сердце этот камень,
Когда, как каторжник ядро,
Я волочу чужую память?
Я жил когда-то в городах,
И были мне живые милы,
Теперь на тусклых пустырях
Я должен разрывать могилы,
Теперь мне каждый яр знаком,
И каждый яр теперь мне дом.
…Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня.
Мы понатужимся и встанем,
Костями застучим – туда,
Где дышат хлебом и духами
Еще живые города.
Задуйте свет. Спустите флаги.
Мы к вам пришли. Не мы – овраги.

Эти стихи долго не публиковались так же, как в советское время практически было невозможно почитать и старый роман И. Эренбурга (1922 год), в котором его герой «Учитель» Хулио Хуренито задолго до Холокоста предсказывал:

«В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы Уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме … традиционных погромов, … сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы».

А на высказывание одним из своих учеников сомнения о невозможности в XX-м веке такой гнусности прозорливый Хуренито уверенно ответил:

«Напрасно ты думаешь, что это несовместимо. Очень скоро… ты убедишься в обратном. Двадцатый век окажется…веком, безо всяких моральных предрассудков».

* * *

Тема страданий еврейского народа в лихолетье 2-ой Мировой войны без всякого перерыва много десятилетий доходно эксплуатировалась мировой кино и теле-индустрией. С. Спилберг, Р. Полански, В. Херман, десятки других менее известных кинорежиссеров сделали хорошие деньги на Катастрофе европейских евреев.