Он смутно помнил, как в раннем детстве к ним в имение пришло в гости семейство купца Герасимова. Две его старшие дочки были почти одного возраста с маленьким Гришей. И вот эти девочки, еврейские полукровки, были чудо как хороши. Маленький Гриша таращился на их кружевные бисквитные платья, ленты и локоны так, как смотрел Иван-царевич на Жар-птицу. Они что-то лопотали по-французски, смешно жеманились и строили из себя недотрог, совсем не замечая внимания юного Зотова. Именно тогда Гриша остро захотел сделать им больно, ударить, чтобы обе заплакали. Но так как сие было невозможно в присутствии взрослых, то Гриша от отчаяния утащил новую немецкую куклу девочек, оставленную на террасе. Утащил к себе в комнату. А там он оторвал кукле красивую фарфоровую голову и разорвал кружевное платье.

Бесовка поднялась из корыта в полный рост и стала натирать мылом руки и живот. На Григория смотрели упругие полушария ее внушительной задницы. Она встала боком и потянулась к комоду, за кувшином с водой. Тугие груди удивительной формы, пожалуй, слишком массивные для ее низкорослой фигуры, тяжело качнулись вслед за ее движением.

Пижама Григория оттопырилась на причинном месте.

Соседка убитой Марфы Огородниковой, рябая Липа, собиралась доить корову Зорьку и нескольких коз, когда в ворота ограды кто-то постучал.

«Кого там, холера, несет? – подумала Липа. – Как некстати-то».

– Митька, открой ворота. Не слышишь, стучат? Где ты, постреленок?

Постреленок Митька, светлоголовый мальчуган, лет шести, в одних штанах, вылез из зарослей малины и, отмахиваясь от комаров, косолапя, протопал к воротам.

Стукнула деревянная щеколда, дверь со скрипом отворилась.

– Мальчик, скажи, а есть кто взрослый дома?

– Мамка, – обронил Митька, шмыгнув облупленным носом и, не дожидаясь ответа, умчался вглубь двора.

К воротам вышла хозяйка, широколицая и рябая Липа в стоптанных чунях, с подоткнутым выцветшим подолом. В закуте протяжно мычала корова.

– Вам кого, господин хороший? – с тревогой спросила она.

Лысеющий низенький следователь Мохов Александр Ермолаевич, отмахиваясь картузом от жары, шагнул за ворота дома.

– Здравствуйте, хозяюшка. Я следователь по уголовным делам, и зовут меня Александр Ермолаевич. Могу я с вами поговорить о вашей соседке?

– Это вы о покойной Марфе? Можете, только я корову доить собралась. Вы бы чуть позже зашли.

– Позже ехать мне надо в центр, подвода придет. Я не займу у вас много времени.

– Ну, хорошо, проходите.

Хозяйка завела следователя в дом. Мохов прошел в прохладные сени и оказался в низенькой, но чистой кухне.

– Садитесь, коли пришли.

– Духота какая, – пожаловался следователь и облизал сухие губы.

– Может вам квасу налить? – предложила хозяйка.

– Не откажусь, пожалуй.

Липа ушла в сени и вынесла оттуда ковш с желтоватым пенным напитком.

Мохов с жадностью сделал несколько глотков:

– Экий квасок, хозяюшка, у вас ядреный. Хорош в такую-то пору.

Хозяйка присела рядом в ожидании.

– Да, теперь о деле, – мелкая ручонка пригладила плешивую голову. – Скажите мне, Липа Митрофановна, вы давно знакомы со своей соседкой Марфой Огродниковой?

– Лет десять, как знакома, – медленно отвечала Липа. – Я как взамуж пошла за свого Николая, так и переехала сюда. А Марфа уже тут с мужем жила.

– А где ее муж?

– Так убили его, уж лет шесть как. Поехал на ярмарку зимой, да не воротился. Потом, по весне, нашли его в лесу. Хоронили в закрытом гробу.

– А что с ним стряслось?

– Да, кто же его знает? Ни одёжи, ни денег при нем не нашли. Видно, лихие люди обокрали, да и прибили.

– А дети у них были?

– Было двое. Сынок еще малым умер от дифтерии. А дочку сестра мужа бездетная себе забрала.