И сердце будто бы остановилось,
и время перестало вдруг бежать,
ведь девушка, которая лишь снилась
была близка… вот—вот рукой подать.
Минуту простояв в оцепененьи,
не в силах отвезти от неё глаз,
Евгений покидает бал в смятеньи,
пытаясь скрыть эмоции показ…
***
Давно уж ночь. Онегину не спится.
Рой мыслей не даёт ему заснуть.
А как хотелось бы ему забыться
и крепким сном себе покой вернуть!
Но думы заполняют его разум,
остановить поток их нету сил —
воспоминания всплывают разом,
о том, как он любовь свою душил.
Пять лет очистить душу он пытался
от чувства, что мешало ему жить.
О, как Евгений только не старался,
пытаясь наваждение изжить!
Попыток было сделано немало…
но сложно тут оригинальным быть —
к бутылке пристрастился для начала,
пытаясь боль в душе вином залить.
И в забытьи он проводил недели,
и вот от сердца вроде отлегло,
он бросил пить, но чувства протрезвели,
и с новой силою их будто прорвало…
Пытался также он в делах забыться,
работая пока хватало сил
и не давая мыслям отлучиться
на то, что он кого—то там любил.
И просто гнал свои воспоминанья,
как будто он до этого не жил,
но память удержать свою в изгнаньи
недолго смог – здоровье подкосил.
И пролежав два месяца в больнице,
поняв, что зря потратил столько сил,
решил зов плоти не держать в темнице —
к любви за деньги взор свой обратил.
Но с женщинами падшими встречаясь,
интимным ласкам с ними предаваясь,
в попытке страсть свою грехом унять,
Татьяну стал себе он представлять…
Пришлось и здесь ему остановиться,
раз даже грех не дал ему забыться…
И вот он делает ещё попытку,
чтоб прекратить навеки эту пытку,
решив – клин клином нужно вышибать,
вернее, новую любовь искать.
И девушку приятную приметив,
попытку сделал к ней любовь развить,
но быстро охладел он к ней, отметив,
что ей Татьяну в жизни не затмить.
А дальше он не стал себя неволить,
пытаясь свои чувства заглушить —
он более не мог себе позволить
борьбу, где невозможно победить.
Так он и жил, стараясь уживаться
с тем, что в душе боль от любви живёт,
от раны не пытаясь избавляться,
решив, само когда—то заживёт.
И вроде боль действительно притихла,
вполне терпимо позволяя жить,
а следом буря чувств до штиля стихла,
лишь изредка решаясь поштормить.
Но вот сегодня сложно быть спокойным —
так много чувств, что хочется кричать,
и жарко, словно в пекло летом знойным
(горит душа – и чем пожар унять?)
Как хочется излить кому—то душу,
отдать хоть часть того, что так гнетёт,
в ответ совет «как поступить» послушать…
но рядом нет того, кто всё поймёт.
И вот, устав держать слова в неволе,
встаёт он, направляется к столу,
чтоб рассказать бумаге о той боли,
что вновь в душе открылась на балу:
«И снова ты
в моих мечтах,
моих желаниях
и снах.
Там я в тебе,
а ты во мне.
Глаза в глаза,
душа к душе.
В сердцах огонь,
в душе пожар.
Сжигает нас
любовный жар.
А после нежность
и покой.
Мы как в раю.
Вдвоём.
С тобой.
Но больше нет
тебя со мной,
такой желанной
и родной.
А ты теперь
с другим в раю.
А я в аду.
Молюсь
И жду…»
***
И вот уж утро наступило,
и солнце, выйдя из—за туч,
весь город словно оживило,
направив в окна яркий луч.
И птицы трели засвистели,
прогнав ночную тишину,
и, песнь закончив, полетели
измерить неба глубину.
И кое—где уж горожане,
покинув тёплые дома,
бредут в тумане, как в сметане —
влекут их ранние дела.
Онегин, тоже встав пораньше,
уж переделал кучу дел,
решив грустить не стоит дальше,
что дальше некуда – предел…
А после завтрака он видит,
что к ним подъехал экипаж,
поручик из него выходит
и дом берёт на абордаж.
Сначала слышен его бас,
а вот он сам стоит анфас.
– Онегин! ты опять пропал!
И не болтай, что мол устал,
что будто бы упадок сил
тебя внезапно подкосил!