Сказав это, она пошла дальше, а Елисавета вздрогнула и выронила кувшин. Не успел он долететь до земли, как его догнал кувшин Марии, и они с глухим треском разлетелись на куски. Соседка обернулась на шум битой посуды и, покачав головой, пошла дальше, а Елисавета только всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но тут увидела лицо Марии, и сердце её сжалось от боли. Это было лицо человека с глазами, полными страха и ужаса.

– Ты что, Мария? Да пропади они пропадом – эти кувшины, стоит ли из-за этого так пугаться?

– Я…я, – только и смогла произнести Мария, давясь слезами.

– А ну, пошли в дом, – скомандовала Елисавета, почувствовав неладное.

   Не успели они зайти в дом, как Мария, зарыдав во весь голос, бросилась в свой закуток. Обескураженная Елисавета последовала за ней и, как не пыталась, не могла успокоить плачущую Марию. Елисавета долго сидела у её изголовья и, не зная, что предпринять, только гладила Марию по голове. Своей женской интуицией она поняла, что случилось что-то очень нехорошее, и что Мария плачет не по разбитому кувшину, а по ушедшему в Египет Иоанну, но никак не могла взять в толк – почему?

   …Наконец Мария затихла и тихо лежала, бессмысленно уставившись в стену. Её глаза, всегда излучавшие живость, потухли, словно внутри их задули свечку.

– Я, – начала она, – вчера была с ним. Там на горе.

   Она замолчала, словно вспоминая, что же было там, на горе соблазна, а Елисавета, уже догадавшись, но как бы ещё надеясь, что она ошибается, с ужасом в голосе спросила: – И…?

– Я доверила ему себя.

   Елисавета закрыла лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала. Это был, даже не плачь, а вой смертельно раненого зверя…

   Когда Захарий вернулся домой, то сразу почувствовал неладное. Всегда весёлые и словоохотливые, Елисавета и Мария, теперь больше молчали, и говорили только по необходимости.

   -Вы что, поругались? – спросил Захарий, – или у вас горе случилось? На вас посмотришь – подумаешь, что вы с похорон вернулись.

   -Придумаешь тоже, – стараясь не выдать своих переживаний, ответила ему Елисавета. – Просто мне немного неможется, а Мария подпростыла. Так что не ожидай, что мы плясать перед тобой будем.

   -Я не знаю, как лечить беременность жены, а вот твою простуду, Мария, я в один день выгоню, – сказал Захарий.

  Он принялся колдовать над горшком, насыпая туда каких-то, только ему одному известных трав и корешков. Довольно хмыкнув, он поставил горшок на огонь и, вскипятив содержимое, налил в кружку.

– Пей, Мария, – скомандовал Захарий, – ещё одну кружку я приготовлю тебе перед сном, и утром ты и не вспомнишь о своей простуде.

   Наутро Мария старалась выглядеть весёлой и бодрой, якобы от лекарства Захария, а Елисавета ей всячески подыгрывала. Может быть эта игра, а может быть от того, что при Захарии нельзя было говорить про Иоанна, постепенно всё пришло в норму и только по ночам чуткая Елисавета слышала, как плачет Мария…

   Перед самыми родами Елисаветы Мария, пошептавшись с Елисаветой, засобиралась домой.

   -Мы что, тебя обидели? – недоумённо спросил Захарий, когда Мария попросила его дать ей провожатого. – Елисавета родит со дня на день, как же мы без тебя обойдёмся?

   -А как другие справляются? – ответила за Марию Елисавета, – да и лучше мне теперь. И вообще, Захарий, не лезь в наши женские дела. Неужели ты думаешь, что мы с сестрой не обсудили как нам быть?

   -Да не пойму я, – начал Захарий, но Елисавета не дала ему говорить:

   -Не понимаешь – и не надо, делай, как тебя просят. Иди к Наггею и договаривайся.

   Причитывающий Захарий пошёл к Наггею, а Елисавета тяжело вздохнула: что будет, что будет?