. Но это также уходит корнями в Дан. 7:13, чего он систематически не желает замечать. И там это слово недвусмысленно означает видную личность, более божественную, чем человек, представителя «народа святых Всевышнего»[22], которому дана «власть, слава и царство»[23]. И именно эта славная Личность, которой было суждено претерпеть унижение, как это сделал Иисус. Он стал тем страдающим Рабом, в котором Исайя видел Того, Кто возьмет на Себя грех народа. Высочайший в иудаизме, Сын Человеческий, должен был унизиться, принять на себя роль страдающего Раба (Мф. 17:22). После этого Бог приготовил для Него славное будущее «сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф. 26:64).

Сын Божий – пятый и главный титул Иисуса в этом Евангелии. Мессия – Сын Божий, а не только Давидов (Мф. 27:40, 43, 54). В главе 1 Он раскрывается как Сын Божий, зачатый от Святого Духа, а не от Иосифа (Мф. 1:18), Он – «с нами Бог» (Мф. 1:23). В главе 2 неоднократно упоминаются «Младенец и матерь Его»; при крещении подчеркивается Его богосыновство (Мф. 3:17). Искушение предполагает его божественность (Мф. 4:3, 5–6). Именно в качестве Божьего Сына Он исцеляет, проповедует и учит, и это приходит к своему апогею в исповеди Петра о Нем, как о Сыне Божьем (Мф. 16:16). И так далее, через страдания к воскресению. У него уникальные отношения с Отцом. Он делает на земле то, что Его Отец делает на небесах. Он имеет право называть Бога Авва— дорогой отец. Другие могут называть Бога Отцом только производным образом. Он же говорит о Боге, как об «Отце Моем» или «Отце твоем», но никогда «Отец нашем», за исключением молитвы, которую Он дает Своим ученикам (Мф. 6:9). Его отношение к Богу является уникальным и непередаваемым. Только Он может «открыть» Отца (Мф. 11:27 и далее). Он полностью наделен властью Отца (Мф. 28:18).

Нет никаких сомнений в том, что Иисус является центром видения Матфея.

Как и каждый еврей, Матфей был уверен, что Бог открыл Себя в Ветхом Завете. Это был Бог, Который явился Аврааму, Исааку и Иакову, и сделал Он это словом и делом. В иудаизме с этим не было проблем, в это все верили. Но если таково было убеждение Матфея, как он обосновывает законность Иисуса столетия спустя? Как он относится к Божьему откровению в Ветхом Завете? Ответ Матфея очень прост: Иисус является выполнением обетования Ветхого Завета. Именно поэтому он присваивает Ему так много ветхозаветных титулов и поднимает множество ветхозаветных тем. По этой же причине он цитирует Ветхий Завет так свободно и уверенно – например, такую формулу: «А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка…» (Мф. 1:22)[24]. Матфей подчеркивает, что Иисус пришел не отменить Тору, но исполнить ее (Мф. 5:17). И когда Иисус произносит Свою великую Нагорную проповедь, Он не отменяет Ветхий Завет, а усиливает его. Заповедь говорит: «Не прелюбодействуй». Сказанное далее: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением» – не отменяет заповедь, а делает ее еще строже (5:27–28). Именно так поступает Иисус с Ветхим Заветом – Он обращает его к сердцу человека и еще более усложняет его.

То же самое происходит с повторяющимися высказываниями. Если их рассматривать в изначальном контексте Ветхого Завета, то может показаться, что многие из них не имеют почти ничего общего с событиями, к которым их привязывает Матфей. Они причудливым образом вырваны из контекста. Почему он это делает? Просто потому, что он глубоко верит в единство откровения. Матфей не просто придумал эти аллюзии к Ветхому Завету. Если бы он это сделал, они подходили бы к тексту гораздо лучше. Первостепенное значение имеет все, что связано с Иисусом, и ранние христиане, такие как Матфей, отмечают, что «если бы Иисус действительно принес нам окончательное откровение Бога, то об этом пусть намеком, неясно, но