Горгель смотрел на него с бесконечной ненавистью, кривя губы пренебрежительной усмешкой. Они стояли в конусе света, образованном фарами второго автомобиля.

– Знаете, почему пощечина так оскорбительна?

– Понятия не имею.

– Потому что в Средние века ее давали тем, кто не носил шлем… Мерзавцу, который не был рыцарем.

С этими словами он открытой ладонью хлестнул Фалько по лицу. Звук пощечины вышел сильным и резким. Фалько стиснул зубы, напрягся всем телом, чувствуя, как ствол пистолета крепче прижимается к спине.

– Я знаю, свинья, где ты был сегодня вечером.

Опять на «ты». Нехорошо. Сначала становятся рогоносцами, потом теряют манеры. Воспитанность улетучивается. Кажется, ночка выдалась не из самых удачных.

– Сегодня днем я не сделал ничего, что задело бы вашу честь.

– Ты сам себя перехитрил… Что ты делал в доме Луизы Сангран?

– Я давно знаком с ней, – сымпровизировал Фалько. – Мы друзья с ее мужем.

Горгель на миг растерялся и потерял уверенность. Потом мотнул головой:

– Врешь.

– Вовсе нет. Я был у нее в гостях.

– А что там делала моя жена?

– Она подруга Луизы.

– Сам знаю, что подруга. Я спрашиваю, что ты там делал?

– Чай с ними пил. Разговаривал… Рассказывал…

Вторая оплеуха, сильней первой, перебила его. В левом ухе загудело, словно к нему поднесли камертон. Лицо горело.

– Ты меня за дурачка принимаешь? – брызгая слюной, вскричал Горгель. – За слабоумного?

– Это какая-то чушь… Вы, похоже, сошли с ума.

Горгель взглянул на своих приспешников, словно призывая их в свидетели, и занес руку для нового удара.

– Кто ты такой? Какого дьявола ты тут ошиваешься?

– Я уже ответил вам утром. У меня тут дела.

– Я сейчас устрою тебе дела, мерзавец! – Горгель, по-прежнему держа руку на весу, сжал кулак. – Я оторву тебе яйца и засуну в рот, как поступают мои мавры с красными.

– Да послушайте… Это недоразумение. Отпустите меня. Говорю же: я сто лет знаю Луизу и ее мужа…

– Ах вот как? И как же этого мужа зовут?

Фалько колебался лишь секунду:

– Сангран.

– Имя его как?

Фалько замялся, пытаясь выиграть время. Однако оно стремительно истекало. Выхода не было. На этот раз последовала не оплеуха – Горгель сделал знак своим людям. Тот, что был с пистолетом, ударил Фалько рукоятью в шею чуть ниже затылка. От пронзившей все тело боли перехватило дух, подкосились ноги. Он упал на колени, ударившись ими о крупную гальку, и не сдержал стон. Это, кажется, понравилось Горгелю.

– Ну-ка принесите касторки, – приказал он.

Один из его людей полез в «бентли» и стал шарить там. Второй по-прежнему держал Фалько под прицелом.

– Кости тебе переломаем, – посулил Горгель. – Будешь у нас гуттаперчевый мальчик. А потом что останется, на жидкое дерьмо изойдет.

– Умоляю вас, сжальтесь… – раболепно простонал Фалько.

Всем своим видом он выражал униженность и страх. Предел падения. И от этого на губах Горгеля заиграла довольная улыбка. Со смехом он подался вперед:

– Ну-ка повтори.

– Пощадите…

По-прежнему стоя на коленях, он потянулся обхватить сапоги Горгеля.

– Нет, вы посмотрите… – сказал тот, спесиво встопорщив ус. – Глазам своим не верю… Начисто лишен стыда…

– Я ни в чем не виноват, – продолжал умолять Фалько. – Клянусь вам – ничего не сделал. И в мыслях даже не было…

– Погань… Жалкая, трусливая мразь.

Горгель пнул его в грудь сапогом. Фалько ползал у его ног, хныча, молил о пощаде. Водитель вытащил из «бентли» бутылку с касторкой.

– Поднимите его и откройте ему рот.

Чтобы взять Фалько за шиворот, стоявшему сзади пришлось отвести пистолет и наклониться. Фалько в тот же миг ухватил облюбованный камень – большой, корявый, тяжелый – и, воспользовавшись тем, что его рывком вздернули вверх, пружинисто распрямился и с разворота ударил заднего в лицо. Хрустнули кости и зубы, тот выронил пистолет и опрокинулся навзничь, не успев даже вскрикнуть, а Фалько уже швырнул камень в голову второму. Все произошло очень стремительно. Водитель схватился за рассеченный лоб, выронил бутылку, и та разбилась у его ног. Фалько ударом кулака свалил ошеломленного Горгеля и сразу же обернулся к водителю, который показался ему более опасным противником – он, хоть и шатался и не отрывал руки от залитого маслом и кровью лица, но устоял на ногах. Фалько ударил его ногой в пах, а когда тот с воем покатился наземь, для верности пнул вторично. На всякий случай. Предусмотрительность – добродетель и мать… чего она там мать? Мудрости, кажется.