Возможно ли, чтобы слуги и рабы настолько плохо приглядывали за царевной, что позволили похитить её у себя из-под носа? И неужели троянцы, увидев возле города огромное греческое войско, не предпочли бы выдать беглую жену-блудницу, вместо того, чтобы ввязываться в долгую и кровопролитную войну?
Автор старается убедить нас, будто бы на самом деле всё было иначе. В действительности Парис был одним из женихов, сватавшихся к Елене – как Менелай и прочие ахейские (и не только ахейские) цари и царевичи. Старый Приам послал на сватовство никчёмного Париса, а не доблестного Гектора, потому что, во-первых, у Гектора уже была жена – Андромаха, – а во-вторых, Парис был старше Гектора, что автоматически делало его потенциальным наследником трона, а значит ему необходима была жена, чтобы обеспечить уже собственных наследников. Всё, о чём помышлял ветреный Парис, так это о пьянках и гулянках, а не о женитьбе.
Выбор Елены – чисто меркантильный выбор тщеславной и стремящейся к роскоши провинциальной бабы. Крохотные и разобщённые ахейские царства в то время были жалкими нищебродами по сравнению с Троей, одним из богатейших государств Ойкумены, владевшим всей территорией Малой Азии вплоть до Хеттского царства.
Никому не нужно было похищать Елену, она сама уцепилась за жалкого Париса, лишь бы «прописаться» в богатой и могущественной Трое на правах тамошней царевны. На выбор повлияло и то, что разгульный Парис не осуждал блудницу за рождение внебрачной дочери – плод её греха с Тесеем, – и готов был принять жену без необходимой для первого брака целомудренности. Он увёз Елену в качестве своей законной супруги, потому-то троянцы и не выдали её ахейцам – спартанка стала их законной царевной, за которую они готовы были стоять насмерть.
Оскорблённые тем, что им предпочли иностранца (азиатского «чурку»), греки, в которых ещё сильны были отголоски родоплеменного этнического высокомерия, сговорились, собрали войско и сообща двинулись на Трою. В действительности это вряд ли была настолько огромная армия, как утверждают писатели и историки. Скорее это была просто банда, больше занимавшаяся грабежами окрестностей, нежели столкновением с регулярными троянскими войсками. Потому-то вся эпопея и растянулась на долгих десять лет, а вовсе не потому, что Посейдон с Аполлоном возвели вокруг города неуязвимую стену.
За десять лет войны «великие герои» не совершили по сути ничего выдающегося. Между ними разгорались взаимные ссоры и склоки, рядовые бойцы роптали на ничего не добившихся вождей, им всё надоело, они готовы были всё бросить и вернуться домой. Писатели и историки подали это как «ссору Ахилла с Агамемноном».
Доблестный Гектор на самом деле прикончил «неуязвимого» Ахилла в первом же бою и забрал его доспехи в качестве трофея. Чтобы скрыть этот позорный факт, писатели и историки придумали какого-то Патрокла, который, якобы, был другом (и, по некоторым данным, гомосексуальным любовником) Ахилла и вместе с ним учился воинскому мастерству у кентавра Хирона. Этот, мол, Патрокл тайком нарядился в доспехи Ахилла, а мирмидонцы его в них не опознали…
Автор рукописи обращает внимание читателей на стоявшие в его времена курганы возле Трои – курганы павших героев троянской войны, – и замечает, что никакого кургана Патрокла среди них нет. Стало быть, «Патрокл» – это вымысел!
В самый разгар войны к троянцам подоспели на подмогу союзники – эфиопы и амазонки. Но ведь известно, что союзники верны лишь победителям. Если бы троянцы проигрывали, союзники от них бы тотчас отвернулись.
Наконец ахейцы сами запросили мира и в качестве своеобразного символического искупления возвели на берегу огромную статую деревянного коня, а потом ни с чем уплыли домой. Доказательством тому служит скорый закат Микенской цивилизации Бронзового века. Греки слишком много средств вложили в военную кампанию, в надежде на щедрые трофеи, однако, вернулись ни с чем. Таким образом ахейская экономика оказалась необратимо подорвана… Историю с отрядом хитроумного Одиссея, который спрятался внутри коня и затем поджёг Трою, сочинили специально, чтобы не было так стыдно из-за бесславного поражения. (Здесь автор проводит аналогию с царём Ксерксом, которого греки победили в ходе греко-персидских войн. Вернувшись в Персию, побеждённый Ксеркс объявил подданным, что это он победил греков.)