За кислицей пылим, трясемся в горы,
Один троих везет – такие роли,
Наоборот играть придется вскоре.
Наползавшись в лощинах вдоль речушек,
Мы короба смородиной набили под завязку,
Тогда вода пролились с неба крупным душем,
И аромат цветов, тайга отмыла краски.
И ручейки рекой все хлынули в долину,
Земля раскисла в раз на глинистой дороге.
Мы строили шалаш, что можно было, скинув,
И развести костер, промокли все, продрогли.
Спешили, как могли, не разгибая спины,
Я тесаком по ветке, с ней и палец режу,
Чтоб кровь унять, скорей платок накинул.
За горы ветром тучи снесло, и капли реже.
Корой березы старой костер зажгли легко,
Пока бельишко сохло, согрелись крепким чаем,
Иль гром, раскатный выстрел разнесся далеко,
Порывы ветра реже кедрач поверх качает.
И под лучами солнца туманом пар летучий
Стремится в небо снегом казаться кучерявым.
Забылись передряги, и мой несчастный случай,
Мы мотороллер дохлый толкаем вверх оравой.
Измаялись до жути, колеса, ноги в глине,
И я, какой работник, таёжник однорукий.
И вдруг «Москвич», откуда? мы бросились к машине.
Помочь? Мужик под шляпой, в костюме, руки в брюки.
Иван, как нас постарше, к тому же местный житель:
«Да вот мотор подводит, троих не тянет с грузом.
Подбросьте двух студентов, в Абхаз их, удружите»
На лоб подвинул шляпу, поскреб ногтями пузо:
«Ну, ладно, пусть садятся, а этот ранен, будто?»
«Пустяк, порезал палец, рвал лапник для настила»
Завел машину, вышел, смотрел вперед с минуту:
«Дорога-то, какая …, и тут и там размыло…»
Доехали мы чудом, и юзом грязь месили,
И лужи сходу брали и горки, но добрались.
«Иван-то как?» Без груза к вечеру допилит,
Как короба таскали, расспрашивала Галя…
Тихий остров
Август, первое, под грозы
Я иду дорогой к дачам
Через парк: дубы, березы;
Место выгула собачек;
Тень в жару и сеть дорожек;
В полпути до цели зона;
Я не раз сидел здесь тоже,
Отдыхал в раю зеленом.
Ниже улицы в бурьяне
С тропкой узкою в середке,
Где малина ветки тянет,
Рву плоды её щепоткой.
Зря гроза дождем грозила,
Уронила горсть капелей,
И растратив грозной силы,
Небо дымкой серой стелет.
Тишину нарушат звуки
Издали машин гудками.
Нет печали мне и скуки,
Ноги двигаются сами.
Сотни раз путем я этим
Проходил туда, обратно,
Перемены на примете,
Неизменно что, приятно.
Огород и сад, и домик,
Будто я в своей квартире,
Тишины растений кроме
Нет утехи в этом мире.
Я пропалываю грядки,
Поливаю их обильно,
И смотрю ли все в порядке,
Здесь хозяин я всесильный.
Перекур с горячим чаем
На крылечке – благодать,
Я один, но не скучаю,
И приду сюда опять.
Подсолнух и лодка
Юрка Юрченко мне одногодок,
Может старше всего на полгода,
Из семьи белорусов, из местных,
Как попал в этот край, не известно,
Переехали сами ли предки
Новострой возводить пятилетки,
Или сосланы, кто его знает,
Жили разные нации в крае:
Немцы, чехи, конечно евреи.
Ничего против них не имею.
С Юркой мы до того не дружили,
Хоть и рядом по улице жили,
Но в тот год почему-то сошлось:
С ним «хорька» загонять зашибись,
Он уверенный, смелый и дерзкий;
Знал и речку, и степь, перелески.
Как-то лодку нашли на протоке,
Вся в песке и корягах, в осоке,
После паводка, видно, прибило,
Течь в борту, ну а в целом не сгнила.
Лето плавали в тайне рыбачить,
Изменила под осень удача:
Лодку кто-то у нас умыкнул.
Был улус ли хакасский, аул
В двух верстах по течению выше,
Мы не раз с лодки видели крыши
Примитивных хакасских строений,
Молодежной вражды настроенья
Каждый раз без причин возникали.
Мы нашли, а хакасы украли
Лодку нашу, не нашу конечно,
Ну и ладно, решили беспечно.
В огородах подсолнухи зреют,
Нужно срезать в ночи поскорее,
До того, как хозяева срежут.
С Юркой ходим на речку всё реже,