Мне кажется, я не был бы так ею одержим, если бы хоть как-то вписывался в местную тусовку. До всей этой истории с Добсоном я кое с кем подружился – в основном благодаря Тому, который, кажется, был знаком со всеми: от милашек с нашего курса до будущих выпускников, играющих во фрисби во дворе. Довольно быстро и я с ними познакомился. Но в этой дружбе было что-то ненадежное, словно ее в любой момент могло сдуть ветром.

Причина номер один – постоянные разговоры о деньгах.

Не прямым текстом, типа: «Сколько зарабатывают твои родители?» Скорее так: «Чем твои родители занимаются? Вроде твоя мама была сенатором? А твой папа управляет хедж-фондом? Боже, я тоже еду на Рождество в Хэмптонс[6]!» – обсуждали какие-то две девчонки на всю комнату. Я не раз видел, как ученики покупают наркотики у противного блондинчика из города, который ныкался по углам на наших вечеринках либо во дворе по вечерам. Ну а когда мои одноклассники не тратили деньги своих родителей на дозаправку кокаином, они отправлялись колесить по миру. На французском я как-то подслушал разговор девчонок о том, кто что делал прошлым летом: кто-то помогал строить сиротские приюты в Африке (никакой конкретики, всегда просто Африка), кто-то путешествовал с рюкзаком по Испании.

Шеррингфорд, конечно, не выдерживал конкуренции с Эндовером или Сент-Полом, забитыми будущими президентами, бейсболистами или астронавтами. Ну да, у нас были предметы типа сценарного мастерства или суахили и преподаватели с докторскими степенями в твидовых пиджаках; наши выпускники даже поступали в университеты Лиги Плюща, из тех, что поскромнее, но все же мы не дотягивали до элиты, вот в чем проблема. И вместо того, чтобы биться за то, чтобы стать лучшими, мы бились за то, чтобы быть наиболее привилегированными.

Вернее, они бились. Я был на этом матче лишь зрителем в первом ряду. Ну а где-то там, в темноте, блуждала Шарлотта Холмс, играя по своим собственным правилам.

В ночь убийства Добсона я долго не мог уснуть, думая, как все исправить. Все это недоразумение между мной и Холмс. Я был уверен, что потерял все шансы с ней подружиться, и эта мысль не давала мне покоя аж до полчетвертого. Мне казалось, я только задремал, как меня разбудил тревожный гул из коридора. Том, наспех одевшись, отправился на разведку, пока я только пытался вылезти из кровати. Наверное, это учебная тревога, а я просто не услышал пожарную сигнализацию, сонно подумал я.

В конце коридора собралась толпа: в основном ребята с этажа, но наша пожилая комендантша тоже была там, а за ней стояла школьная медсестра и кучка полицейских в форме и фуражках. Я протиснулся сквозь них и увидел Тома, неподвижно уставившегося на дверь, опечатанную полицейской лентой. Дверь оказалась чуть приоткрытой; в комнате было темно.

– Что такое? – спросил я его.

– Добсон, – ответил Том. Когда он наконец повернулся лицом ко мне, в его глазах читался страх. – Он мертв.

Тут я с изумлением понял, что боится он меня.

Парень позади меня сказал:

– Это Джеймс Ватсон, тот, который его ударил, – и шепот вокруг меня превратился в гул.

Миссис Данхэм, наша комендантша, успокаивающе положила руку мне на плечо.

– Всё в порядке, Джеймс, – сказала она. – Я буду рядом.

Ее очки съехали набекрень, плюс на ней был идиотского вида шелковый халат поверх пижамы; я вообще понятия не имел, что она ночует в общежитии, и тем более что знает, как меня зовут. Тем не менее я был несказанно ей рад, так как человек в строгой рубашке отошел от полицейских и направился ко мне.

– Джеймс, не так ли? – спросил он, посветив удостоверением. – Мы хотели бы задать тебе несколько вопросов о сегодняшнем вечере.